По стопам Господа - [104]

Они служили бастионами христианства в борьбе с «неверными» и выглядят так, словно их создатели верили, что Латинское королевство Иерусалима продержится до Судного дня. Примечательный факт: ни евреи, ни греки, ни римляне не оставили в Палестине и Сирии памяти о себе, сопоставимой с тем, что сохранилось от сравнительно недолгого периода крестовых походов. Замки крестоносцев, разрушающиеся и пустынные, высятся на горах; церкви крестоносцев в арабских городах, застланные коврами, принимают молитвы мусульман, которые преклоняют колена, стоя лицом к Мекке.

Это мощное движение, наиболее масштабное религиозно-коммерческое предприятие той эпохи, привело Европу на Восток примерно на столетие. А сам Восток мало-помалу стал пускать корни в Европе.

Мы обязаны крестовым походам появлением у нас абрикосов, лимонов, дынь и сахара. С Востока пришли лиловый и пурпурный красители. Хлопок, муслин и дамаск — те ткани, которые крестоносцы посылали как дары своим женам, равно как и стеклянные зеркала и четки. Каждый правоверный мусульманин имел при себе четки из 33, 66 или 99 бусин — чтобы повторять 99 имен Бога.

Это немногое из того, что пришло мне на ум, пока я с трудом взбирался по извилистой дороге, что вела к Крак-де-Шевалье.

По мере приближения огромная крепость становилась все более внушительной. Ее размеры просто поражали. Весь лондонский Тауэр разместился бы в ее уголке. Если взять Виндзорский и Эдинбургский замки, сложить их вместе и поместить на вершину Бен-Невис, вы получите приблизительное представление о том, какое впечатление производит заброшенная крепость Крак-де-Шевалье.

Наконец я приблизился к главным воротам, которые даже в запустении выглядели центральным входом в боевую цитадель христианства, и тут заметил, что в замке полно людей. Когда мы подходили ближе, они прятались в укромных уголках бастионов и подглядывали за нами. Тут и там я видел голову между машикулями[15] стен. Вероятно, они следили за нами с того момента, когда наша машина появилась в долине.

— Но я думал, что замок заброшен, — обратился я к проводнику.

— О нет, — ответил он. — Здесь большая деревня.

Среди этих могучих руин в течение веков обитали полуголодные, дикого вида горцы. Нет сомнения, что сразу после того, как замок был оставлен крестоносцами, они устремились сюда с целью поживиться чем-либо. Теперь их потомки живут под разрушающимися арками и в осыпающихся бастионах.

Когда мы приблизились к башням бастиона и остаткам опускающейся решетки, к тому длинному изогнутому проходу, по которому рыцари въезжали в замок на конях, навстречу нам выступила странная фигура, нелепый старичок с белой бородой, в древних сапогах для верховой езды, в голенища которых он заткнул штанины широких турецких шаровар.

Он смеялся и скакал вокруг нас, как клоун, хлопал нас по спине и радостно сообщил, что ему 83 года. В доказательство этого он засунул пальцы в рот и широко раскрыл его, чтобы продемонстрировать полное отсутствие зубов. Последним обстоятельством он очень гордился, хотя это сильно сказалось на его способности вести беседу.

— Кто этот ужасный старый балагур? — поинтересовался я.

— Сам он называет себя проводником, — последовал ответ.

Старик бежал впереди, как шаловливый мальчик, что-то непрерывно говорил, указывая на шаткие арки с выпадающими замковыми камнями, жизнерадостно привлекал наше внимание к колоссальным трещинам в стенах, которые — вероятно, в самом ближайшем будущем — приведут к падению массивного бастиона, уже опасно накренившегося в сторону долины, расположенной несколькими сотнями футов ниже.

Я заметил в этом бастионе несколько жалких лачуг, в которых, наверное, жили друзья и родственники старика — может быть, его внуки, — но это обстоятельство не лишало его веселого предвкушения хорошей катастрофы.

Я поднялся на самую высокую башню по лестнице, которая, судя по виду, в любой момент готова была обрушиться, и посмотрел вниз, на огромный двор замка Крак, на гигантские залы, в которых рыцари праздновали победы и собирались на совет в случае угрозы, на высокие сторожевые башни, с которых рыцари святого Иоанна Иерусалимского в давние времена вглядывались в бурые, суровые горы, высматривая надвигающегося Саладина.

Ястребы-перепелятники свили гнезда в углублениях каменных блоков. Самка кормила птенцов над дверью в часовню. Я мог различить голые шеи детенышей, высунувшиеся наружу, когда она полетела в долину.

А подо мною, в мертвом городе крестоносцев, царила тишина — но далеко не мертвая. В пыли играли арабские дети. Ослы бродили между валявшихся на земле камней, выпавших из стен, словно по узким улочкам. Думаю, нет более подавляющей картины, чем вид нецивилизованных людей, поселившихся в убожестве руин чего-то благородного и величественного.

И пока я предавался этим мрачным размышлениям, мое внимание привлекли три женщины в паранджах, которые вышли во двор группой, в европейских туфлях на высоких каблуках; они ступали очень осторожно, огибая лужи и дохлых кошек. Я спросил старика, кто это.

— Три жены шейха, — пояснил он.

Бедняжки! Они напоминали трех прекрасных дам, заточенных в замке людоеда, этакие три жены призрачного барона Крак-де-Шевалье.