По следу змеи - [11]

– Конечно, нет, Богдан Станиславович. Все дело в той записке, которую вы получили по приезду из клиники.

– Опять записка! Бред сумасшедшего, и только.

– Не скажите… Мне ли вам говорить, что такая уж у нас работа, в частности, таких вот "сумасшедших", как в вашем случае, выявлять.

– Ну что же, я весь внимание.

– Богдан Станиславович, у вас есть пишущая машинка?

– Да.

– Вы давно ею пользовались?

– Признаться честно, очень давно.

– Когда примерно в последний раз?

– Почему примерно? Могу сказать абсолютно точно – в конце марта этого года я печатал квартальный отчет о своей работе в юридической консультации.

– И никому ее после этого не давали?

– Конечно, нет. Она у меня дома стоит, в шкафу. А в чем дело?

– Видите ли, та злополучная записка отпечатана на вашей машинке, Богдан Станиславович. Притом в последних числах мая – начале июня.

– Как вы сказали? На моей машинке? Не может быть!

– Богдан Станиславович, вы адвокат, поэтому, думаю, мне не нужно вам объяснять, что мое заявление отнюдь не голословно. Вот заключение экспертов ЭКО.

– Минуточку… Так… Так… "Ундервуд"… Постойте! При чем здесь "Ундервуд"? У меня сейчас новая югославская машинка. А свой старый "Ундервуд" я еще в прошлом году, осенью, отдал пионерам на металлолом…

В тот же день проверкой было установлено, что в последних числах сентября прошлого года пишущая машинка Михайлишина системы "Ундервуд" была сдана пионерами школы № 39 в приемный пункт "Вторчермета". Попытки проследить ее дальнейшую судьбу оказались бесплодными.

14

В деревню Тихая Долина лейтенант Кравчук приехал под вечер. Возле колодца с журавлем, в центре деревни, на окоренных бревнах сидели старики, о чем-то неторопливо беседуя. Кравчук подошел к ним.

– Здравствуйте!

– Здорово, коли не шутишь, – отозвался дед с протезом вместо ноги. – Садись, хлопец, в ногах правды нет.

– Спасибо. – Кравчук примостился поудобнее, вытащил пачку сигарет и предложил: – Угощайтесь…

– Э-э, нет, благодарствуем, – дед с протезом снисходительно улыбнулся. – Мы свои… Уж не обижайся – крепости в твоих фабричных не хватает. Словно прелая солома. Ты попробуй нашего табачку, с травкой.

– Ну не скажите. Эти не хуже, чем ваш табак, – заграничные, называются "Кент". Слыхали?

– А что заграничные? Бывали мы и там, да только получше нашего самосаду курить не доводилось.

– Этот самый "Кент" я недавно пробовал – хреновина, как и все остальные, – вмешался сухонький дедок с длинными вислыми усами. – Михаила угощал…

– Где же он их достал? – спросил Кравчук. – У нас таких не купишь.

– А родственник у него объявился, из Канады приехал. Во время войны вывезли в Германию на работы, он и остался там… – объяснил дед с усами. – Приехал он не к Михаиле, а в соседнее село к Вовчукам. Уехал в Германию Иваном, а сейчас, говорит Михаила, требует, чтобы Джоном его величали. Так это он, я так понимаю, Джон в Канаде, а у нас тута Иван Капустяк. Сколько лет от него ни слуху ни духу – и вот на тебе, появился. Мать его, Горпина, все глаза выплакала, ожидала, думала, что вернется, – и не дождалась: умерла шесть лет назад. Батьку-то еще в войну офицеры расстреляли: партизанил…

Из соседней деревни, Кленовки, старший лейтенант Кравчук возвратился около полуночи. Григорий Вовчук оказался несловоохотливым, угрюмым человеком, из которого каждое слово приходилось вытягивать буквально клещами, особенно когда речь зашла о его племяннике из Канады Иване Капустяке. И все-таки Кравчуку удалось восстановить некоторые моменты пребывания заграничного гостя в доме Вовчука. Оказалось, что где-то за две недели до отъезда в Канаду Капустяк неожиданно изъявил желание спать под открытым небом, в стогу сена, благо ночи были теплые. Родственники не препятствовали этой блажи Ивана-Джона, но, будучи людьми недоверчивыми, несколько раз, как бы невзначай, наведывались ночью в его "спальню" – проверяли, не случилось ли чего с племянником, который на поверку оказался уж больно охоч до горилки и чужих молодиц. Однажды и впрямь его не оказалось на месте – это было как раз в ночь взрыва в доме Ковальчуков… Кравчуку удалось также подобрать незаметно от хозяев несколько сигаретных окурков, великое множество которых валялось по усадьбе. Эксперты установили их аналогию с окурком, найденным в лесопосадке, где стоял угнанный "Запорожец".

15

Бикезин получал в бухгалтерии командировочные, когда приоткрылась дверь в соседнюю комнату, где размещалась канцелярия, и его позвала машинистка:

– Алексей Иванович! Срочно к полковнику!

Шумко встретил капитана в дверях кабинета и, не говоря ни слова, протянул ему конверт спецпочты. Его содержимое Бикезин прочитал буквально на одном дыхании – ответ на запрос о Ковальчуке был ошеломляющим:

"Ковальчук Ф. А. умер в апреле 1939 года в г. Львове. Сведения о его кончине удалось обнаружить в церковных записях. Гражданские акты о смерти Ковальчука были уничтожены в период оккупации. Кроме того, факт смерти Ковальчука подтвержден свидетельскими показаниями (см. приложение)…

Отец, Ковальчук А. П., и мать, Ковальчук (Дубанич) О. М., умерли в январе 1945 года при невыясненных обстоятельствах. Брат отца, Ковальчук Б. П., расстрелян бандеровцами в конце 1944 года. Других родственников Ковальчука Ф. А. разыскать не удалось".