Наконец воины нашли человека: старик из конюшни поставлен был перед Роллоном. Но и от него лендлорд не может добиться проку. Старик безумен и только требует сказать, сколько людей перед ним — сколько в точности человек прибыло с лендлордом. Ни на какие вопросы старик отвечать не намерен.
Великодушный владетель в бешенстве, но он не был бы самим собой, если бы не совладал с эмоциями, сообразив, что безумие старика неспроста.
Роллон приказывает рассчитаться и отвечает старику: вот, извольте видеть, ровно столько–то.
В стародавние времена использовалась система исчисления, ныне забытая, по которой Роллон не может включать себя, своих воинов, оруженосцев и возниц обоза в одно число. В результате он называет некое уравнение, где числа обозначаются аллегорически (теперь существует несколько гипотез, по–разному толкующих ответ о количестве людей, вступивших под своды замка). Старик легко суммирует указанные ему числа, успокаивается — и «разум вернулся к безумцу, когда он услышал ответ».
Старик рассказывает о великом несчастье, что постигло округу, а по некоторым сведениям, и все пределы Мира.
Страшная Песня Последнего Дня поразила людей. Суть болезни непонятна, но ее проявления ужасны. Заболевшие оглашают окрестности жутким криком. Это не крик боли, это скорее похоже на песню. Пронзительный высокий звук вырывается из горла, прерываясь только на то, чтобы судорожно, мучительно, астматическими толчками втянуть в легкие побольше воздуха. Что происходит с людьми при этом, непонятно. Они не могут говорить, не могут ничего есть и пить. Только кричат пронзительно и бьются в судорогах. Лекари предположили, что болезнь поражает разум, а не тело, однако не успели проверить эту версию. Вскоре все они умерли, спев страшную Песнь Исхода в свой черед.
«Села, и грады, и замки пустеют за несколько дней, песней безумной стеная», — закончил старик свой рассказ и добавил, что выяснена только одна спасительная закономерность. Заболевают только люди, сплотившиеся в определенном количестве. Как только число собравшихся вместе, вне зависимости от того, женщины, старики или дети это, знатные господа или простолюдины, или все вперемешку, достигает этой критической магической цифры — их охватывает болезнь.
Прибывшие с лендлордом, да еще старик — это как раз на одного меньше зловещей критической массы.
В легендах, как и в балладе Хайда, опускается, очевидно, трагическая судьба семьи Роллона, не говоря уже о судьбах других многочисленных обитателей замка.
В других легендах Роллон остроумно и отважно выходил из куда более затруднительных положений. Очевидно, читатель, приученный к счастливому разрешению всех коллизий этого цикла, ждет какого–то остроумного решения. Вот сейчас Роллон поразмыслит, примет решение и найдет спасительный выход.
Вдруг на мосту застучали копыта коня. Примчался посланный за перчаткой владетеля оруженосец. Всюду искал, радостно сообщает он, но перчатку нашел, вот она. Весь ужас ситуации первыми понимают старик и Роллон.
— Лучше б ты с нею пропал! — усмехнулся зловеще Роллон. В балладе Хайда все погибают сразу. И сообщение об этом бьет слушателя по нервам, как удар хлыста.
В других вариантах Роллон еще успевает разделить своих людей в надежде, что кратковременное пребывание вместе опасного количества не окажет рокового действия, но все погибают некоторое время спустя. Некоторые тексты рассказывают об этом довольно сухо. Некоторые изобилуют ужасными подробностями, в том числе о переживаниях несчастного парализованного болезнью и неспособного ей противостоять.
Очевидно, что подробности эти — поэтический вымысел, поскольку зараженный не способен поведать о том, что чувствует, а выживших, насколько известно, не бывало.
