По следам знакомых героев - [78]

— Вы уверены?

— Да разве вы сами не видите? Истина их не интересует. Им важно только одно: во что бы то ни стало настоять на своем.

Словно в подтверждение этих слов Уотсона, дамы продолжали свою дискуссию, с каждой новой репликой распаляясь все больше и больше.

— А я вам говорю, что вельможа был!

— А я вас заверяю, что никакого вельможи не было!

— Вы тут не совсем правы, Уотсон, — покачал головой Холмс. — Дамы эти, конечно, великие спорщицы и обожают пикироваться друг с другом. Однако на этот раз, мне кажется, у них есть кое-какие основания для спора.

— В самом деле? — удивился Уотсон.

— Так мне показалось. Впрочем, это легко проверить.

— Вы хотите допросить еще кого-нибудь из персонажей «Мертвых душ»? — догадался Уотсон.

— Вот именно! Что, если нам порасспросить самого капитана Копейкина?

— О, боже! — Уотсон хлопнул себя по лбу. — Ну конечно!.. Как это сразу не пришло мне в голову!

— Итак, я вызываю его сюда, — сказал Холмс.

Через секунду капитан Копейкин собственной персоной предстал перед Холмсом и Уотсоном. (Дамы были так увлечены спором, что сразу даже и не заметили его появления.)

— Капитан Копейкин? — строго, по-военному, спросил Холмс.

— Так точно, сударь! — отвечал тот, приосанившись. — Капитан Копейкин, раненный на поле брани за веру, царя и отечество, по вашему приказанию явился!

Холмс не успел и слова молвить, как перед ним возник второй капитан Копейкин — по внешности точная копия первого. Разве только глаза у него блестели чуть ярче. И держался он чуть более развязно. И тон у него был слегка другой: первый отвечал твердо, с достоинством, но скромно; в ответах второго сквозило легкое раздражение, временами переходящее даже в некоторую сварливость.

— Смотрите, Холмс, еще один! — воскликнул потрясенный Уотсон. — И тоже без руки и ноги.

— Так точно, сударь, — отвечал двойник капитана Копейкина. — В некотором роде, так сказать, жертвовал жизнию, проливал кровь!

— Фамилия? Воинское звание? — спросил Холмс.

— Капитан Копейкин! — нахально отвечал двойник.

— Как? И вы тоже капитан Копейкин? — недоверчиво спросил Уотсон.

— Как это, то есть, тоже? — сварливо возразил двойник. — Я именно как раз и есть настоящий капитан Копейкин.

— Да, да, это и есть настоящий! Я сразу его узнала! — подтвердила дама приятная во всех отношениях.

— Нет, тот настоящий! Тот, а не этот! — поспешила ей возразить просто приятная дама.

— Что за чертовщина, Холмс? — возмутился Уотсон. — Вместо одного капитана Копейкина явились двое. И похожи друг на друга, как… как две медные копейки. Как же нам различить, кто из них настоящий?

— Не волнуйтесь, Уотсон, это мы выясним, — успокоил его Холмс. — Как вы знаете, у нас случались задачи и посложнее. К тому же может оказаться, что оба они настоящие.

— Час от часу не легче! — в сердцах воскликнул Уотсон.

— А вот что касается вашего утверждения, будто они похожи друг на друга, как две медные копейки, — невозмутимо продолжал Холмс, — то оно, как, впрочем, и многие ваши суждения, нуждается в тщательной проверке. Этим мы сейчас и займемся. Сперва допросим первого капитана, а потом уж примемся за его двойника. Итак, сударь, — обратился он к первому Копейкину, — расскажите нам, что с вами стряслось в Петербурге?

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство… — начал тот.

— Никаких превосходительств, — прервал его Холмс. — Без чинов, пожалуйста. Давайте попросту. Чем откровеннее вы расскажете нам о себе, тем будет лучше.

— Извольте, сударь, — согласился первый Копейкин и начал свой рассказ. — Прибыл я, стало быть, в Петербург, дабы просить государя, не будет ли какой монаршей милости, поскольку на поле брани отечества потерял руку, ногу, снискать себе пропитание трудом по этой причине не могу… Ну, прибыл, стало быть… Как-то там приютился в Ревельском трактире… Расспросил, куда обратиться. Говорят, есть в некотором роде высшая комиссия, правленье, понимаете, этакое, и начальник генерал-аншеф такой-то. И вот, вставши поранее, поскреб я себе левой рукой бороду, потому что платить цирюльнику — это составит в некотором роде счет, натащил на себя мундиришку и на деревяшке своей, можете вообразить, отправился к самому начальнику. К вельможе…

— Ага! К вельможе! Теперь вы видите, что я правду говорила? — обрадовалась просто приятная дама.

— Да как вы можете верить самозванцу? — возмутилась дама приятная во всех отношениях. — Я же вам говорю: настоящий капитан Копейкин — не этот, а тот, другой!

— Потерпите, сударыни, сейчас все выяснится, — успокоил их Холмс. — Продолжайте, капитан! И не взыщите, пожалуйста, что эти милые дамы так бесцеремонно прервали ваш рассказ.

— Расспросил, стало быть, квартиру, — продолжал первый Копейкин. — «Вон!» — говорят, указывая дом на Дворцовой набережной. Гляжу: стеклушки в окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала, так что вазы и все, что там есть в комнатах, кажутся как бы внаруже. Мог бы, в некотором роде, достать рукой. Драгоценные мраморы на стенах, металлические галантереи, какая-нибудь ручка у дверей, так что нужно, знаете, забежать вперед в мелочную лавочку, да купить на грош мыла, да прежде часа два тереть им руки, да потом уж решиться ухватиться за нее. Словом, лаки на всем такие — в некотором роде ума помрачение. Один швейцар уже смотрит генералиссимусом: вызолоченная булава, графская физиогномия, как откормленный жирный мопс какой-нибудь. Батистовые воротнички, канальство…