По следам ветра - [13]

— Твое счастье, что вовремя отдернул руку и не погладил ее, — говорили мне потом рыбаки, когда я, поднявшись на борт, рассказал об этой подводной встрече. — Это же морской дракон, самая, можно сказать, вредная рыба на Черном море. У нее такие ядовитые иглы в плавниках — как наколешься невзначай, на несколько дней рука отнимается…

Сигнальный конец, привязанный к моему поясу, резко дернулся трижды. Увлеченный столкновением с морским драконом, я даже не сразу понял, что это значит. Неужели прошло сорок пять минут и меня вызывают на поверхность? Дольше на этой глубине работать не полагалось.

Я отметил место, где прервал поиски, выложив на песке крест из камней. Потом, в свою очередь, три раза сильно потянул за сигнальный конец. Это означало, что сигнал я понял и сейчас выхожу на поверхность.

Подниматься следовало не спеша, чтобы пузырьки азота, растворенного в крови, не закупорили кровеносные сосуды. Иначе водолаза может поразить кессонная болезнь — об этом меня предостерегали еще при учебных погружениях. Чтобы не огорчать Кратова, который наверняка сейчас стоит у трапа с секундомером в руке и придирчиво проверяет, соблюдаем ли мы инструкцию, я поднимался, как и требовалось, ровно три минуты.

На борту, свесив ноги, сидели Миша Аристов и Светлана. Михаил, отдуваясь, с наслаждением пил горячий чай, обернув ручку алюминиевой кружки носовым платком. А Светлана уплетала шоколад, который нам выдавали опять-таки строго по инструкции после каждого погружения. По их лицам я сразу понял, что и они тоже ничего не нашли.

В бесплодных поисках прошло три дня. С утра до вечера мы ныряли, метр за метром обшаривая дно. Несколько раз нас снова обманывали морские драконы, зарывшиеся в песок до самых глаз.

Между прочим, коварные драконы оказались на редкость вкусными. Они часто попадались в сети, которые наши матросы забрасывали каждый день, чтобы разнообразить скудноватый («спартанский», как утешал нас Василий Павлович) судовой рацион. Но, прежде чем отправить пойманных дракончиков на сковородку, судовому коку приходилось обстригать их ядовитые иглы ножницами.

Для лакомок наш кок каждый раз к обеду выставлял также на стол целый тазик свежезасоленных барабулек. У этих рыбешек есть еще и другое имя — султанки, и рыбаки нам объясняли, что, дескать, получили они его потому, что служили любимым лакомством какому-то легендарному турецкому султану.

— А почему у них такая окраска разная, у живых барабулек и у соленых? — заинтересовалась Светлана.

Действительно, у живых барабулек, которых мы каждый день встречали, рыская под водой, окраска скромная, под цвет песка. Только вдоль боков тянется красноватая или зеленовато-бурая полоска. А на стол вам подают будто совсем другую рыбу — вся чешуя у нее покрыта красивыми ярко-алыми пятнами.

— Это она от испуга краснеет, — уверяли нас рыбаки. — Как попадется в сеть или на крючок, начнешь ее вытаскивать, сразу красными пятками покрывается.

— Сказки! — недоверчиво отмахнулась Светлана. Но рыбаков неожиданно поддержал профессор Кратов.

— Совершенно правильное объяснение, — сказал он. — И эта любопытная особенности барабулек — менять свой цвет в минуты сильного возбуждения — была, к вашему сведению, известна еще в древности. Сенека, Цицерон и Плиний, как, впрочем, и другие авторы, рассказывают, будто многие римские гурманы даже приказывали приносить этих рыб в стеклянных посудах в триклиний перед обедом, чтобы гости могли полюбоваться, как будут они менять цвет, когда их станут вылавливать.

Через несколько дней мне довелось увидеть собственными глазами, как живая, гордая барабулька от испуга переменила свою окраску.

Как обычно, я плыл, у самого дна, заглядывая под каждый кустик зостеры и разгребая песок всюду, где попадался хоть малейший бугорок. За мной увязалась стайка барабулек. Видно, они смекнули, что незачем самим трудиться и разгребать песок в поисках корма, когда я делаю это гораздо быстрее и успешнее.

И вдруг откуда-то сбоку к нам метнулась рыбина, похожая на диковинную птицу, чудом залетевшую в подводное царство. У нее были два больших темных крыла, отороченных удивительно красивой лазоревой широкой каймой.

«Знаменитый морской петух!» — сообразил я, вспомнив вечерние рассказы рыбаков на баке о всяких причудливых обитателях подводных глубин.

Я знал, что эта рыба безобидна, и повернулся к ней, стараясь рассмотреть ее получше и в то же время не вспугнуть. И тут увидел, как замешкавшаяся барабулька, оказавшаяся между мною и морском петухом, так перепугалась двойной опасности, что действительно моментально покрылась кровавыми пятнами. Но стоило ей только стремительно отскочить в сторонку, как она снова приняла свой обычный цвет и стала невидимой на фоне желтовато-серого песка.

А морской петух неожиданно издал ей вслед укоризненный скрипящий звук! Неужели он способен «разговаривать», как многие рыбы, или мне только показалось?

Я осторожно подплыл к петуху поближе. Он задумчиво рассматривал меня печальными глазами. Я протянул к нему руку. Петух немного отодвинулся и снова протяжно, недовольно заскрипел. А потом плавно взмахнул своими крыльями и, словно птица, легко поднялся вверх.