По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года - [49]
Овладев Кованлыком, турки через соединительную траншею двинулись на редут Исса-ага, который одновременно был атакован и с фронта. Комендант этого редута подполковник 62-го Суздальского полка Мосцевой со своими солдатами держался! Окруженные со всех сторон турками, они продолжали отбиваться даже тогда, когда их товарищи по отряду отступали уже по всей линии. Скобелев был вынужден сам подъехать как можно ближе к редуту, знаками и криками давая понять Мосцевому необходимость отхода. Только после этого подполковник с горстью оставшихся в живых храбрецов вышел из редута и проложил себе обратный путь штыками.
На сей раз турки преследовали отступавших, но залпы Шуйского полка их приостановили. После этого полк отошел ко второму гребню, где располагались три наши батареи под прикрытием сборных частей. Огонь 24 русских орудий окончательно охладил наступательный пыл турок и заставил их отступить к только что отбитым редутам.
Во время отступления Скобелев получил новую записку от Зотова: «Великий Князь Главнокомандующий желает, чтобы вы продержались на ваших местах хотя только сутки». История сохранила скупой ответ Скобелева, начертанный на зотовской записке: «Получена в полном отступлении»[323]. Можно легко представить, какими «эпитетами» Михаил Дмитриевич наградил это послание. Скобелев отступал со слезами на глазах. И вместе с ним от русских уходила победа. Турки снова занимали редуты, за овладение которыми солдаты и офицеры скобелевского отряда заплатили тысячами жизней. «Ключ» плевненской обороны остался в руках Османа-паши. Все было кончено.
И последнее. Послушаем британского премьер-министра Б. Дизраэли (лорда Бикосфилда), этого умного государственного деятеля и жесткого оппонента политикам Российской империи. 28 октября (9 ноября) 1877 г., выступая на традиционном банкете у лондонского лорда-мэра в Гилдхолле, на который по традиции собирались самые влиятельные особы Британской империи и первые лица дипломатического корпуса, он произнес:
«И что бы ни произошло в настоящей войне, никто не посмеет сказать, что русский солдат не доказал своей выносливости, дисциплинированности и исключительного мужества. Это были подвиги доблести, продемонстрированные им даже в беспрецедентном поражении, — когда он штурмовал бастионы Плевны».
И как отмечал корреспондент «Таймс», в зале раздались «одобрительные возгласы»[324].
Глава 6
Почему не поддержали Скобелева?
К утру 1 (13) сентября итоги третьего штурма Плевны стали складываться в целостную картину горечи и позора. У тех, кто проливал кровь за редуты, горечь жгла сердца от вида огромных и бессмысленных потерь. Позор терзал их души от осознания бездарности командования, упустившего реальный шанс добиться успеха — тот шанс, который дали ему Скобелев и его отряд. «Войска поняли, — вспоминал А. Н. Куропаткин, — что их самым неосмысленным образом посылали на убой, причем старшие начальники лишь изредка наблюдали, как войска гибли в разрозненных неумелых попытках осилить турок»[325].
Тем временем в главной квартире русской армии среди этих самых «старших начальников» возобладала крайняя растерянность. На военном совете 1 (13) сентября в присутствии Александра II обсуждался только один вопрос — отступать или оставаться под Плевной. Большинство присутствовавших уклонялось высказываться однозначно, хотя явно склонялось к отступлению. Пессимистический настрой задавал сам главнокомандующий. Он еще вечером 31 августа (12 сентября) схлестнулся по этому вопросу с военным министром Д. А. Милютиным. Великий князь посчитал текущую кампанию проигранной и во избежание худшего сценария — турецкого наступления — предложил «заблаговременно отретироваться».
По сути, главнокомандующий снимал с себя ответственность за судьбу армии. В этом смысле показательна его аргументация собственной позиции. Обоснование отступления, по мнению великого князя, — это предвидение «худших случайностей». Однако «если государь прикажет нам рискнуть, не отступать и остаться на месте, то я готов исполнить приказание государя, и стоять мы будем, но могущие быть последствия не принимаю на себя»[326]. Что тут скажешь? Хорош главнокомандующий!
Решительно против отступления высказался Милютин. К нему присоединился Левицкий, который, как бы в оправдание своих недавних грубейших просчетов, нашел в себе мужество твердо и аргументированно выступить против отступления.
Николай Николаевич принялся откровенно демонстрировать свое недовольство Зотовым за его «нераспорядительность и бездействие», но, как человек совестливый, он не мог не чувствовать личной огромной вины за провал штурма, за тысячи бесцельно загубленных воинов русской армии. «Как видно, я неспособен быть воеводой! — почти на грани нервного срыва обращался главнокомандующий к военному министру. — Ну и смени меня, пойду заниматься коннозаводством»
