По следам Синдбада Морехода. Океанская Аравия - [50]

На куламском рынке обращались примерно те лее товары, что на рынках других малабарских портов. Как и там, здесь тоже гнездились мусульманские купцы, и, вероятно, весьма густо; о численности выходцев из Юго-Западной Азии в со­ставе населения приморских городов индийского Запада мож­но судить по Саймуру — даже это сравнительно малозаметное людское пристанище, обычно не входящее в разряд поименно перечисляемых и тем более описываемых гаваней Индии, насчитывало в своих пределах около десяти тысяч мусульман; данные, полученные благодаря такому расчету, конечно, при­близительны, но возникающее представление в достаточной мере отчетливо. Наряду с общими чертами Кулам имел осо­бую: его правитель взимал с каждого судна плату за разреше­ние пройти на восток.

По какому праву? Но кто об этом думает, если налицо условия, при которых никому не миновать входа в гавань, счастливо лежащую у стыка двух половин океана? Что за условия — полоса ли безветрия, где течение сносит парусник в нежелательном направлении, или, наоборот, зона против­ных ветров, не позволяющих отойти в открытое море, стремление ли избежать встречи с пиратами или с громад­ными рыбами, вышибавшими корабельное дно,— не известно, что именно, однако некое препятствие к обходу Кулама существовало, иначе не было бы смысла устанавливать обязательный налог.

О нравственном облике куламского владыки есть еще одно показание, заключенное в знаменитом «Витязе в тиг­ровой шкуре» Шота Руставели:

До его прихода царь уж не один испил стакан.

Чаши полны, все довольны, пили вволю, стол весь пьян.

Все забыто: что тут клятвы, что тут вера, что Коран!

(Перевод Ш. Нуцубидзе)

Под «его» в первом стихе имеется в виду глава местной колонии арабских купцов «Усен», т. е. Хусейн: царек угощает своего благодетеля и сопровождающих последнего

119

именитых арабов, во вторую очередь своих вельмож, но прежде всех самого себя; на то, что он, а не Хусейн — устроитель пира, указывают слова: «...до его прихода царь уж не один испил стакан» — так может поступить лишь не очень церемонный хозяин по отношению к гостям. Однако на какие же деньги устроено обильное чревоугодие, описание которого, кстати, рисует весьма распространенную, вероятно, картину более чем свободного поведения благочестивых мусульман вне халифата,— на какие деньги, если почтенный хозяин пиршества в основном состоит на содержании у иноземных купцов? Налог на проход множества судов предоставлял достаточные средства для взаимовыгодного застолья индийской и арабской сторон.

Известия о том, что хоть один из князей Кулама отменил взимание незаконного налога или же вел воздержанную жизнь, у нас отсутствуют. Это позволяет распространить сделанное выше заключение на все время существования куламского княжества. Тогда, если мы хотим представить себе исторических деятелей живыми людьми, сквозь черты крошечного деспота проступает хорошо знакомый собира­тельный образ властелина восточной страны. В темной душе этого честолюбца намертво сплелись надменность и невеже­ство, тщеславие и жестокость. Исходная причина всех зол такого рода — раболепие подобострастной челяди — внушила распаленному уму представление о личной безнаказанности, а впоследствии — непогрешимости. Сомнение в его достоин­ствах не может себя обнаружить, ибо в царстве, которое он «осчастливил» своими откровениями, мудрость и справед­ливость заменены ложью и насилием. Бесчинства чиновных лиц в александрийской таможне, поборы в других портах и хлопоты купца Мадмуна — все это, прошедшее перед нами на прежних страницах, есть отражение и подтвержде­ние деспотизма, нашедшего много прибежищ в мире океан­ской Аравии. ...Но купеческие суда, оставив куламскому сборщику требуемую мзду, уже вышли в море, миновали Билингам или побывали в нем, спустились к мысу Коморин и, обогнув его, вступили в Бенгальский залив; отправимся следом.

Трудно понять, почему огромное водное пространство, приблизительно равное Аравийскому морю и значительно превосходящее многие моря на западе и востоке, названо заливом. У арабов Бенгальский залив звался «морем Хар-канда». В последнем слове можно с большим основанием видеть сказочную Голконду, алмазные россыпи которой находились в бассейне. Кистны: протекая почти через всю южную Индию от запада к востоку, эта река впадает в

120

Бенгальский залив у порта Масулипатам, у северного предела Коромандельского побережья Индии. Сказанное позволяет внести ясность в то поставившее в тупик исследователей место книги «Чудеса Индии» Бузурга ибн Шахрийара, где говорится об «океане Самарканда» или о «Самаркандском море»: арабское беглое письмо допускает возможность принятия «х» за «см» (краткие гласные не пишутся), и переписчик рукописи заменил незнакомое имя (имевшее хождение преимущественно среди моряков) широко из­вестным.

Арабы хорошо знали все побережья, выходившие к «морю Харканда»: страницам их мореописательных сочинений ведо­мы имена крупных гаваней восточной Индии — Фирандал, Кайял, Калитурия, Утитур, Мутибали, часто упоминается крупнейший порт второй из «двух Бенгалий» (Банджала-тан) —Читтагонг (Шатиджам); вниманием пользуются приморские города западного Индокитая — Сандовай (Сату-вахи), Мартабан, Тавой (Тавахи), Тенассерим (Танасири), Сингапур (Санджафур), мыс Неграйс (Наджираши), Андаманские и Никобарские острова. Если такой любитель образного слова, как Ахмад ибн Маджид, мог в своей «Книге полезных глав» назвать Аравийское море бахр'абаина ва-адждадина — «морем наших отцов и дедов», то в этом же труде он, ведя речь о звездных высотах над пристанями восточнее Индии, всякий раз предупреждает своего читателя, собрата-моряка, о том, что данные произведенных им изме­рений не полностью совпадают со сведениями коромандель-цев. Тщательный учет местного опыта, следовательно, уважение к нему на страницах свода морских знаний на склоне пятнадцатого столетия имеют происхождение более давнее, нежели может представиться беглому взгляду: налицо правда уже косвенное, но признание крупного науч­ного значения плаваний из Короманделя, Ориссы и Бенгалий на восток в течение последних дохристианских веков и в начале н. э. Действительно, путешествия индийских купцов и моряков к Малакке и островам в ее юго-западных водах не только донесли до этих дальних краев культуру Индии, но и в свою очередь обогатили представления индийцев об окружающем мире все более уточнявшимися сведениями. Постепенно берега Бенгальского залива и выделенного из него землеописателями Андаманского моря сделались полем преимущественно индийского влияния. Последова­тельно укореняясь, ввиду отсутствия равносильных соперни­ков, это влияние приобрело такую силу, что и в мусульман­ское время арабы, а за ними персы, успешно овладевшие прочими индоокеанскими рынками, здесь, в восточноиндий­