По следам рыжей обезьяны - [73]

Эти первобытные оранги обитали в лесах и лесистых горах на юге Китая, но холодный период оледенения прогнал их на юг, в тропические области — в теперешнюю Индонезию. В те времена существовали перемычки, соединявшие Яву с Малайским полуостровом через Суматру и с Китаем через Калимантан, Филиппины и остров Тайвань. Когда наступило общее потепление, страны на севере стали снова пригодными для орангов, но море, поднявшееся из-за таяния льдов, затопило материковые мосты, оставив рыжих обезьян «в плену» на островах Калимантан, Ява и Суматра.

Обезьяны, эволюция которых проходила в лесах субтропиков, оказались вынужденными жить в тропических джунглях, где вся пища находилась наверху, в полосе лесных крон, которые позволяли передвигаться по древесным воздушным путям, куда не могли добраться хищные звери. Естественный отбор давал преимущество животным, чей размер более соответствовал жизни на вершинах деревьев, поэтому из поколения в поколение орангутаны мельчали. Эти более подвижные лесные оранги уже не нуждались в общественном образе жизни, более того, он их связывал, так что группы стали распадаться несколько странным образом, что мы и наблюдаем в наши дни.

Если бы орангу пришлось приспосабливаться только к изменениям местообитания, все было бы в порядке, но в плейстоцене в Индонезии появилась еще одна напасть — Человек каменного века. На Яве первобытный человек расселился очень быстро. Плодородные низменные равнины, а затем и более высокие места расчищались и осваивались людьми, вследствие чего обезьяны были оттеснены обратно на отдельно стоящие вулканы, где еще сохранились остатки леса, и вскоре они стали вымирать.

Более гористые острова — Калимантан и Суматра — оказались гораздо менее заманчивыми для человека, и он проникал в глубь лесов значительно медленнее. Обугленные остатки из пещер Найя в Сараваке доказывают, что оранги были дежурным блюдом в меню Человека каменного века — их было слишком легко добыть с помощью копья или духовой трубки. Взаимоотношения орангутана с человеком, не только как жертвы и охотника, но и как конкурентов, питающихся одними и теми же плодами, — это история долгая и бурная. Везде, куда бы ни проникал человек, исчезали оранги — одни попадали в котел, других вылавливали и приручали для забавы, а остальным просто негде было жить, потому что места их обитания уничтожались. Но проследить за тем, чтобы этот процесс не привел к окончательному и бесповоротному исчезновению рыжих обезьян с лица земли, как это случилось на Яве, пока еще в наших силах. Животных сейчас достаточное количество, осталось и немало лесов, где бы мог сохраниться этот редчайший вид, но на орангутана жестоко ополчились время и человеческая алчность. Он сумел пережить и хищничество первобытных племен, и нашествие натуралистов-коллекционеров и спортсменов-охотников XIX века, и отвратительную браконьерскую торговлю крадеными детенышами в нынешнее время, но у него не остается ни малейшего шанса на выживание, когда его родные леса вырубают — все равно, ради сельского хозяйства или на древесину.

До недавних времен вырубка леса на древесину на Суматре проводилась малыми темпами. Люди валили деревья вручную, топорами, а буйволы выволакивали бревна. Механические пилы и грузовики заменяют этот допотопный метод, но самой главной угрозой существованию оранга на Суматре все же является неудержимо растущее население, пользующееся расточительным методом подсечно-огневого земледелия. Крутые, неприветливые склоны в резерватах Лангкат и Гунунг-Лёсер — вот, быть может, лучшая защита для обитающих там животных. На Калимантане, однако, все обстоит как раз наоборот. Плотность населения там относительно невелика, но древесина — один из главных природных ресурсов страны, и ее вывоз облегчается сплавом по большим судоходным рекам. На Калимантане и в Сабахе валка леса растет такими устрашающими темпами, что орангутан ни за что не успеет приспособиться к ним. К великому сожалению, Улу-Сегама, где я встретил такое множество рыжих обезьян, уже предназначена для концессий по заготовке древесины, и, несмотря на старания де Сильвы и других, Сабах для них тоже не может служить надежным и просторным резерватом. В Сепилоке и национальном парке на горе Кинабалу диких орангов, очевидно, слишком мало, чтобы они могли надолго обеспечить выживание вида. Резерваты на юге и востоке Калимантана пока что являются надежным убежищем для жизнеспособных популяций орангутанов, но и здесь их уже теснят компании по добыче леса.

Мы покинули наши леса на целый год — время немалое, но мы вовсе не бездельничали. Я произвел на свет диссертацию, а Кэти — сынишку. В возрасте трех месяцев маленького Джеми уже увезли по воздуху в джунгли Малайи, а оттуда было рукой подать до Суматры. Мы пробыли там недолго, но успели встретиться со старыми друзьями и посмотреть, какие изменения произошли в наше отсутствие.

Я предпринял сентиментальное путешествие в свой старый лагерь у реки Ранун и уже заранее встревожился, когда увидел, что еще один громадный лесной массив расчистили под посадки; меня ошеломил и темп роста кампонгов Лау-Джохара и Лау-Рануна. Теперь здесь открылось такое оживленное движение, что местные жители даже построили мост через реку. На месте моей старой хижины лежала лишь кучка подгнивших бревен, но здесь по крайней мере лес и его обезьянье население остались такими же, какими я их помнил. Я застал врасплох семейку слонов у пещер, где были минеральные соли, и наконец-то сумел сфотографировать одного из этих нелюдимых гигантов. На обратном пути я повстречал Гитама, огромного одинокого сиаманга — он все еще вел жизнь изгнанника. Орангутанов в этих местах я не видел, но фиговое дерево было густо усыпано созревающими плодами, и я не сомневался, что в ближайшие дни сюда пожалует Ко со своей компанией. Мне очень хотелось дождаться и повидать их, но надо было спешить в Ачех, к Рийксенам, которые жили в новом бунгало, примыкающем к приюту для орангутанов в Кетамбе.