По следам рыжей обезьяны - [57]

Снова воцарилась мирная тишина, но не надолго. Дикими прыжками, сотрясая сучья, семья из пяти сиамангов с треском и шумом прорвалась сквозь лиственный полог и устроилась как раз напротив плодоносного дерева. Теперь наконец-то мне предстояло увидеть, как ладят между собой сиаманги и орангутаны. Сиамангов, конечно, манили спелые плоды, но посмеют ли они попробовать их в присутствии уже воцарившихся здесь орангов?

Мне не пришлось долго ждать. Мощным прыжком самец сиаманга переметнулся на нижний сук фигового дерева, и за ним без промедления последовала вся семья. Докучая остальным участникам пира, они принялись сновать туда-сюда, легко перепрыгивая с одной ветки на другую и срывая по дороге желтые плоды. Пожилой самке мешал двигаться крохотный, черный, как уголек, детеныш, прицепившийся у нее на животе, но и она без труда обгоняла любого оранга. Внезапно, без всякого предупреждения, четверка взрослых сиамангов всем скопом набросилась на маленького орангутана, который весело играл в сторонке. Услышав его отчаянные вопли, мать бросилась на помощь, и злые черные обезьяны разбежались. Разъяренная самка схватила перепуганного детеныша и, изо всех сил прижимая его к себе, унесла из опасной зоны. Казалось, этот случай встревожил орангов — они один за другим стали удаляться, и остался только молодой самец, продолжавший жевать плоды на нижней ветке. Сиаманги решили не упускать новую возможность и снова помчались в атаку: четверка черных фурий обрушилась на ничего не подозревавшего оранга. Он неуклюже отскочил к концу ветки и, поспешно оглянувшись через плечо, прыгнул прямо в воздух, спасаясь от ужасных преследователей. Он с треском свалился в крону дерева, что росло пониже, — приземление было, прямо скажем, не очень удачное — и торопливо забрался в надежную развилку, где стал зализывать раны, поджидая, пока ненавистные сиаманги отправятся восвояси.

Сиаманги, однако, не торопились. Набив животы сладкими фигами, они устроились на отдых. Малыш играл рядом с матерью, но движения у него были совсем неуверенные — должно быть, ему было всего несколько месяцев от роду. Все увиденное меня потрясло. Я не мог себе представить, чтобы стайке сиамангов удалось обратить в бегство более крупных орангов, но было совершенно ясно, что, непрерывно изводя их и внезапно нападая на молодых или оставшихся в одиночестве животных, они выиграли сегодняшнюю битву. Это были соперники, с которыми на Борнео рыжим обезьянам сталкиваться не приходилось.

Возвратившись в лагерь, я нашел там гостей — Германа Рийксена и его жену, белокурую красавицу Энс. Парба суетился вокруг, разнося кружки с мутноватой и теплой речной водой, но они так устали от дороги в полуденную жару, что приняли это угощение с благодарностью. Герман и Энс приехали из Голландии и должны были работать по поручению Всемирного фонда охраны дикой природы и Нидерландского комитета Гунунг-Лёсера, который был организован совсем недавно для содействия охране природы и животного мира на Северной Суматре. Герман интересовался главным образом проблемой охраны орангутанов, и они приехали посмотреть, как идет у меня работа с дикими орангами. Я объявил, что сумею показать им большую группу наших рыжих друзей. Они очень удивились и обрадовались, потому что им было хорошо известно, как необщительны оранги, и все мы стали с нетерпением ждать утра.

Когда мы подошли к моей засаде, на дереве уже устроился маленький самец с ржаво-рыжей шерстью, но он нелюбезно удалился под прикрытие листвы, так что мы не могли его разглядеть, а через час вообще ушел с дерева. Я был уверен, что на дерево придет еще не один оранг, и предложил пока осмотреть часть моего исследовательского участка. Пройдя с четверть мили по слоновьей тропе, я заметил, что небольшое деревце подозрительно раскачивается; это движение могло быть вызвано только большим животным. Мы затаились за толстым стволом большого дерева, и наше терпение вскоре было вознаграждено. По склону холма все ближе подходила группа орангов. Я не сомневался, что они направляются к определенной цели рядом с нами — к усыпанному плодами драконтомелуму.

Собственно говоря, наши предосторожности оказались излишними — оказалось, что новоприбывшие — мои давние любимчики, семейство из трех обезьян. Карл был красивый самец в расцвете сил, с довольно грустной длинной физиономией. Его хорошенькая жена Кэт была большая и пузатенькая и красовалась в ярко-рыжей шубке, но главное, чем она по праву гордилась, — это тем, что произвела на свет чудесного маленького сынишку Кима. Киму было около года, и, так как его одинаково нянчили и мать, и Карл, я не сомневался что Карл его отец. Карл немного сдрейфил и недоверчиво поглядывал на нас из своего убежища в кроне, зато Кэт и Ким с превеликой охотой демонстрировали нам все свое обаяние. Это была очаровательная сцена, озаренная утренним солнцем: Ким выглядывал из-под руки своей мамы. Герман принялся, как бешеный, щелкать затвором фотоаппарата, а я бросился обратно к своему тайнику за аппаратурой. На фиговом дереве уже кормились два оранга, так что нам предстояло в этот день потрудиться. Вернувшись, я увидел, что Кэт и Ким забрались на драконтомелум и с жадностью рвут круглые зеленые плоды. Кэт срывала зубами толстую кожуру и высасывала мякоть, зажав плод между своими подвижными губами. Когда рот у нее был набит до отказа, она начинала обсасывать косточки, проглатывая горьковато-сладкую мякоть и выплевывая косточки с лихостью, не подобающей почтенной леди. Ким попросту бродил за ней как пришитый: плоды были чересчур крепкими для его младенческих зубок, и он до сих пор питался в основном материнским молоком. Мы успели сделать массу фотографий и кинокадров этой покладисто позировавшей парочки, пока они не устроились на полуденный отдых. Предоставив им мирно дремать, мы вернулись к моему наблюдательному посту возле фигового дерева.