По следам рыжей обезьяны - [15]

Отыскать большого самца оказалось очень трудно. В следующие несколько дней я не раз слышал его крик. Он медленно двигался вверх по реке Тингги, но, когда я засекал по компасу направление и шел следом за ним, он всегда от меня ускользал. Только через четыре дня удалось наконец выследить его на высоком фиговом дереве. Гарольд сразу же заметил меня, но страха не показал. Он с увлечением поедал плоды, которые здесь называют «мата кучинг» (кошачий глаз)[7]. Земля под ним была усеяна кожурой и косточками нескольких сот плодов, так что он, видимо, находился здесь уже давно. Я заметил, что он как-то странно держит пальцы, но только когда он наконец стал слезать с дерева, я увидел, что они совершенно неподвижны. Указательный палец на левой руке и два пальца на правой торчали, как палочки, в то время как остальные были согнуты, однако его движениям это, видимо, вовсе не мешало.

Увидев, что он направляется прямехонько ко мне, я слегка забеспокоился. Над моей головой нависала толстая лиана, перекинутая с дерева на дерево, и по этому лесному канату он и двигался. Перехватываясь руками, он передвигался мощными бросками, которым позавидовал бы любой акробат, убираться с его пути было уже поздно, поэтому я просто присел и затаился. Его болтающиеся ноги были, наверно, всего в метре над моей головой, но он не удостоил меня своим вниманием и проследовал прямо надо мной. Весь вечер он кормился на другом мата кучинге, а потом тихо устроился на отдых надо мной на склоне холма. Где-то вдали с громким треском обрушилось дерево. Возмущенный Гарольд приподнялся на всех лапах, повернулся в сторону нарушителя тишины и раздул свой горловой мешок с громким, низким, клокочущим звуком. Постепенно эти звуки переросли в те оглушительные вопли, которые я так часто слышал. Достигнув апогея, стоны постепенно превратились в прежнее бормотание. Я наблюдал это великолепное представление с величайшим интересом, но пора было отправляться на поиски ночного убежища.

Я взобрался на холм к Гребню-Подкове. Единственным ровным местом оказался круг, расчищенный фазаном аргусом для своих танцев; на этой-то танцевальной площадке я и устроил ночлег. Смазывая лицо жидкостью от комаров, я слышал, как по долине разносятся протяжные вопли Гарольда.

Меня разбудил сильный треск деревьев внизу, возле ручья. Такой тарарам могли поднять только слоны, и я внезапно почувствовал всю свою беззащитность. Оказывается, я разлегся на самом виду, прямо на пути у любого животного, которому вздумалось бы подняться на холм. Пришлось поспешно собрать пожитки и при свете крохотного фонарика двинуться на поиски более надежного ночлега. Склон холма был настолько крут, что слоны вряд ли могли туда взобраться, поэтому я и устроился там у подножия небольшого дерева. А чтобы не скатиться с крутого склона во сне, я оседлал дерево и лег головой вверх по склону. Но не успел я уснуть, как почувствовал, что кто-то толкает меня в ногу. Я брыкнул ногой и обнаружил нечто пугающе крупное. Животное оглушительно всхрапнуло и зашуршало прочь с каким-то не поддающимся описанию звуком, напоминающим трещотку. Я поспешно нашарил свой фонарик и в его тусклом лучике увидел, что в нескольких ярдах от меня громко фыркает огромный дикобраз. Сердито ощетинившись, зверь двинулся прямо на меня. Было ясно, что он не намерен сворачивать со своей натоптанной тропы только потому, что какой-то идиот разлегся на дороге. Я не захотел вступать с ним в прения по этому вопросу и торопливо отскочил в сторону, а он протопал мимо.

Я попытался уснуть еще раз, но круча, на которой, как мне казалось, ни одно животное не может удержаться, с каждой минутой превращалась во все более оживленное шоссе. Раскатистый треск внизу свидетельствовал о том, что именно сюда и направляется слон. Я быстро схватил свои пожитки и снова пустился наутек. Остановился на фазаньей танцевальной площадке, но ненадолго, потому что слон упорно пробивался вперед. Мой незнакомый запах в ночном воздухе показался ему любопытным, и он неспешно, но неотвратимо следовал за мной по пятам. В паническом ужасе я бросился в темноте джунглей к единственному известному мне месту, где был бы в безопасности: к дереву с корнями-подпорками, под которым я провел свою первую ночь в джунглях. Я боялся зажигать фонарик, потому что слон был слишком близко, но, к счастью, помнил дорогу достаточно хорошо — по крайней мере так я думал, пока не угодил в целый клубок ротановых побегов. Момент был неподходящим, чтобы выпутываться осторожно, и я, быстро осветив фонариком свой путь, ринулся напролом. Не обращая внимания на боль, я вырвался из пут и поспешно вскарабкался на холм к своему убежищу.

Наконец-то я нашел дерево, обошел корни-подпорки и с чувством бесконечного облегчения свалился на свое лиственное ложе. Теперь я наконец был в безопасности: если даже слон доберется до меня, я смогу взобраться на дерево по толстой лиане, похожей на удобную спасательную лестницу. Я возблагодарил судьбу, услышав, как слон ломится сквозь чащу где-то внизу, но уснуть в эту ночь мне так и не удалось. Когда рассвело, я направился прямо к дому. На танцевальной площадке фазана громоздилась большая свежая куча навоза. Слоны мерещились мне за каждым стволом, и я побил все рекорды скоростного бега на этой дистанции. Прошло несколько дней, прежде чем я снова отважился ночевать в джунглях.