По следам минувших эпидемий - [8]

Молва о прокормлении на «ковылинских заставах» быстро облетела Москву; голодные и изнуренные страхом люди исполняли правила о семи поклонах перед трапезою и после нее, без чего никто к столу не допускался. Весь этот люд участвовал также при служении Ильи Ковылина в специальных шалашах перед древними иконами. Службы сопровождались поучениями, что моровая язва и голод произошли от никоновой веры: «Вот как бог ополчился против врагов своих, преступников против православия, щепотников и как их карает. Может ли сходить на них дух святой, когда их маковицы заросли волосами, бриты бороды, обесчещен образ божий, тогда как царь Давид за бритие послов его воздвиг войну».

Подобная проповедь находила большое сочувствие в народе, тем более что во время эпидемии имели место различные злоупотребления администрации. Полиция нередко входила в соглашение с военными лекарями, чтобы обирать богатых купцов: намеченную жертву объявляли заболевшей чумой; для осмотра являлся врач и натирал купцу руку ляписом. При появлении черных пятен мнимого чумного больного отправляли в карантин и тем временем грабили лавку.

Панический страх перед чумой вполне понятен. Слишком опустошительными были ее набеги. Чувства, возникающие при приближении чумной эпидемии, прекрасно выражены в знаменитых пушкинских строчках:

Царица грозная, Чума

Теперь идет на нас сама

И льстится жатвою богатой;

И к нам в окошко день и ночь

Стучит могильною лопатой.

Что делать нам? и чем помочь?

Народ нередко вымещал свой гнев на мнимых отравителях. Духовенство усматривало в эпидемических вспышках наказание господне, а некоторые врачи по-прежнему видели одну из причин болезни в миазмах, возникающих из гниющих органических веществ. С этим представлением была связана массовая вырубка деревьев вокруг городов, чтобы предупредить вредные «происхождения» от опавших листьев. В одной из своих работ М. Я. Мудров (1776–1831) — один из основателей русской клинической школы, старший врач Центральной комиссии по борьбе с эпидемиями — рекомендовал «палатки ставить просторные, отворять их не против тлетворного ветра; улицы в лагере делать шире, день и ночь содержать в нем огни, жечь смолистые деревья, чаще палить из пушек…» Естественно, что такие меры не спасали от распространения инфекции.

Правда, практические наблюдения привели медиков и к более реальным выводам. Прежде всего это были карантины. Слово «карантин» происходит от итальянского «quaranta» — сорок. Считалось, что именно сорок дней требуется для очищения от заразы. В Венеции в 1343 году были построены специальные дома для приезжих, где им предписывалось находиться сорок дней и ни под каким видом не выходить на улицу. По правилам марсельского карантина суда, прибывшие из опасных мест, сорок дней стояли на рейде, и команде не разрешалось сходить на берег и разгружать товары. На Руси во время эпидемий чумы издавна устраивали «заставы крепкие», где проезжающих окуривали дымом можжевельника. Металлические вещи обмывали уксусом, а бумаги «списывали через огонь», после чего сжигали подлинники.

В конце XVIII века большинство медиков уже достаточно отчетливо понимали, что чума является «прилипчивой» болезнью. Данило Самойлович, один из основоположников эпидемиологии (1743 или 1744–1805), особенно активно отстаивал «контагиозный» характер заражения и предлагал разумные меры пресечения чумы. «Из усердия и ревности к отечеству он принял на себя пользование язвенных и всю при том сопряженную опасность». Насколько велика была эта опасность, видно из того, что из пятнадцати его помощников по борьбе с чумой в период эпидемии, вспыхнувшей в Москве в конце 1770 года, осталось в живых лишь три человека. Самойлович вызвался проверить действие «курительного порошка», который «сочинил» московский врач К. О. Ягельский. В числе других ингредиентов в состав порошка входили сера, селитра, ладан, можжевеловые ягоды и иглы. Белье, снятое с больных и умерших от чумы людей, Самойлович несколько раз надевал на себя. Опыт прошел успешно и доказал практическую пользу «курительной дезинфекции». Он предложил также делать прививки против чумы медицинскому персоналу, накладывая на несколько дней на предплечье марлю, пропитанную гноем из зрелого бубона.

За свою жизнь Данило Самойлович работал на девяти эпидемиях чумы, трижды переболел ею в легкой форме и пытался с помощью микроскопа обнаружить то «особое и совсем отменное существо», которое, по его мнению, и служило причиной заболеваний. И хотя ему не удалось решить эту задачу, его работы явились большим шагом вперед в понимании существа страшной болезни. Особенно важно то, что Самойлович четко указал на земные причины эпидемий и реальную возможность борьбы с ними. В предисловии к «Рассуждению о чуме» он писал: «Объявляя причиной чумы звезды и небо, не изображаем ли мы ее как неизбежный бич… и не порождаем ли этим в сердцах населения страх, который еще больше усиливает опасность болезни? И не лучше ли возбудить в нем бодрость, показав простыми и доступными наблюдениями, до какой степени можно противостоять этой страшной болезни и какими средствами можно предотвратить ее распространение».