По следам минувших эпидемий - [6]

Особенно свирепствовала чума в Авиньоне, городе, являвшемся папской резиденцией. Там она поразила 60 тысяч человек. В числе ее жертв была и знаменитая Лаура — возлюбленная великого поэта эпохи Возрождения Франческо Петрарки. В темный вечер при свете смоляных факелов, согласно народным поверьям разгонявших заразу своим пламенем, люди в просмоленных балахонах с узкими прорезями для глаз предали земле ее тело. Сам Петрарка, чудом уцелевший, был настолько потрясен размерами катастрофы, что не мог долго оставаться на одном месте. Ему всюду мерещилась смерть. Убегая из перенаселенных мест, он написал в одном из стихотворений «Ad se ipsum»— самому себе: «Ни море, ни земля, ни горы не дают пристанища». Чума оставила обезлюдевшие города, опустевшие деревни, покинутые поля, виноградники и сады, разоренные хозяйства и заброшенные кладбища.

Никто не знал, как спастись от черной смерти. Посты и молитвы не помогали. Тогда люди кинулись искать спасения в веселье. Процессии танцующих, призывающих к милости святого Валлиброда, — защитника от чумы — потянулись по улицам и дорогам. Одно из таких танцевальных шествий изобразил на холсте, датированном 1569 годом, художник Питер Брейгель Старший. Картина находится в Амстердамском государственном музее. Этот обычай — устраивать массовые танцы для борьбы с чумой, несмотря на его полную бесполезность, долго сохранялся среди голландских и бельгийских крестьян.

В начале XVI века вышла книга «Противочумный режим, составленный врачами Базеля». На анатомических таблицах этого издания черными кружками обозначены бубоны различной локализации (бедренные, паховые, подмышечные), а линиями были указаны вены, из которых следовало производить кровопускание в том или ином случае. Поскольку наиболее типичным для чумы является бедренный бубон, то на всех гравюрах и рельефных скульптурных изображениях святого Роха, покровителя чумных больных, последний демонстративно выставляет напоказ бубон, расположенный именно в этом месте.

Заглядывая в прошлое, стоит вспомнить эпидемию чумы 1542–1545 годов, разразившуюся в Женеве, где обосновался один из вождей церковной реформации Кальвин. Проповедники, требовавшие обязательно звать священника к постели больного, испуганные смертью одного из своих собратьев, нарушили собственные установления. Среди них не нашлось никого, кто бы отважился пойти в чумной госпиталь и выполнить свой долг духовника. В оправдание Кальвин вынужден был заявить, что «не годится оставлять всю церковь на произвол судьбы, дабы помочь ее части». А чтобы жители города не обратили свой гнев против трусливых пастырей, Кальвин попытался отвлечь народ судебным процессом над нищими. Несчастных пытками заставляли сознаться в том, что это они вызвали чуму с помощью дьявольской мази, которой намазывали дверные ручки. Но уловка не достигла цели, и престиж Кальвина сильно пошатнулся. Этот эпизод красочно описан С. Цвейгом в очерке «Совесть против насилия. Кастеллчо против Кальвина».[6] Россию чума также посещала издавна. Еще несторовская летопись упоминает, что в 1090 году в Киеве от «мора» в течение двух недель погибло 7 тысяч человек. На протяжении XIII–XVIII столетий чума неоднократно опустошала Киев, Москву, Смоленск, Чернигов. В XIV веке в Пскове и Новгороде она уничтожила две трети населения, а в Глухове и Белозерске все жители вымерли поголовно.

Когда чума вспыхнула в Пскове, обезумевшие от ужаса жители города направили послов в Новгород к епископу Василию с просьбой приехать к ним и вымолить у бога прощение. Епископ прибыл в Псков, обошел его с крестным ходом и по дороге в Новгород скончался от «черной смерти». Новгородцы поместили гроб с телом своего духовного владыки в Софийском соборе, и народ повалил толпами для последнего прощания. Трагические последствия не замедлили сказаться: в городе вспыхнула эпидемия, которая затем двинулась дальше, не пощадив и Москвы.

Летописные сказания той эпохи нашли отражение в «Истории Государства Российского», составленной Н. М. Карамзиным. «Язва, которая со времен Симеона Гордого посещала Россию, ужаснее прежнего открылась в княжестве Василия Дмитриевича во Пскове и в Новгороде, в областях Московских, Тверских, Смоленских, Казанских. Признаки и последствия оказывались те же: железа, кровохарканье, озноб, жар и смерть неминуемая. Иногда приходила сия гибельная чума во Псков из Ливонского Дерпта, иногда из других мест, или возобновлялась от употребления вещей зараженных». Это описание, надо сказать, говорит о бубонной («железа») и легочной («мор харкотный») формах чумы.

Историк повествует, как суеверные псковитяне, желая смягчить небо, сожгли двенадцать женщин, объявленных ведьмами. Зная, что древнейшая церковь в их городе была посвящена святому Власию (покровителю скота), отстроили ее заново на старом месте. Во второй половине XIV века сложилась самобытная школа псковского зодчества; она нашла отражение в оборонительных и церковных сооружениях, отличавшихся суровостью композиции и простотой наружной отделки. Некоторые из них сохранились до наших дней лишь частично, например церковь Рождества в «Довмонтовом городе», построенная в 1388 году по обету, данному жителями Пскова во время мора. Другие, относящиеся к той же эпохе, отреставрированы, например церковь Василия на Горке, впервые упоминавшаяся в 1377 году.