По следам кочевников. Монголия глазами этнографа - [47]

Вечером идем в театр. Здание драматического театра в Кобдо построено в 1951 году. Играют профессионалы. Вместе с обслуживающим персоналом в театре работает в общей сложности 120 человек; в его репертуаре более 20 пьес. Сценическое оборудование и освещение на современном уровне.

Сегодня в театре идет сатирическая пьеса из жизни крупного государственного хозяйства, высмеивающая различные неполадки. Комические ситуации вызывают у зрителей звонкий смех.

Во время антракта нас приглашают в кабинет директора. На столе стоят вазочки с конфетами. Нас просят отведать, но не успеваю я протянуть руку к одной вазочке, как меня тут же останавливают:

— Не из этой! Возьмите из той… Конфеты здешнего производства.

В голосе говорившего сквозят горделивые нотки. Через несколько минут я замечаю, что один из собеседников по рассеянности протянул руку к привозным конфетам, но тут же ее отдернул и укоризненно прошептал:

— Нет, я лучше нашу съем!

Думаю, что рабочие местной конфетной фабрики не меньше гордятся своим театром.

Кёхалми договаривается с директором, что завтра он покажет ей театральные костюмы. В Драматическом театре много подлинной национальной одежды.

На другой день утром беседуем с пожилым урянхайцем. Просим его пригласить к нам по одному представителю от каждой народности, живущей в окрестностях Кобдо. Урянхаец принадлежит к так называемой монголо-урянхайской группе. Урянхайцами монголы когда-то называли некоторые тюркские племена. Часть урянхайских племен полностью омонголилась, и лишь на самом юге в окрестностях Кобдо живут еще немногочисленные представители этой народности, в частности наш новый знакомый.

29 мая мы едем машиной на берег озера Хара-Ус-Нур, где живут дзахачины. Останавливаемся в аиле, состоящем из пяти юрт. Все его обитатели принадлежат к одной большой семье: трое братьев и три сестры вместе с потомством. Из трех женщин две овдовели и вернулись к братьям, а у третьей вообще нет мужа. Всего в пяти юртах — с гордостью объясняют они нам — живут 34 ребенка. Старшая 67-летняя сестра принимает нас в старинном дзахачинском платье. Оделась она так не по случаю нашего приезда, о котором ничего не знала. Старшая женщина в семье — это мы наблюдали и в других аилах — обычно носит старинный дзахачинский костюм, а остальные одеты в монгольское платье. Дзахачинские национальные костюмы — одни из самых красивых в Монголии. Нас зазывают в юрты. Церемонии приема гостей здесь придают очень важное значение. Случалось, что хозяева долго совещались с сопровождавшими нас лицами, кто из двоих старше, Кара или я, и кому, следовательно, надо первому поднести угощение. Кёхалми всегда оставалась последней: до женщин очередь доходит лишь после того, как насытились мужчины, В одной из дзахачинских юрт я вижу в углу двуструнный музыкальный инструмент и спрашиваю, кто играет на нем. Мне объясняют, что молодая женщина, живущая в этой юрте, — знаменитая танцовщица из далеких краев; ее танцам и аккомпанируют на этом инструменте. Вскоре появляется сама танцовщица. Я замечаю, что она беременна, и отказываюсь от своей просьбы, даже прошу, чтобы на этот раз обошлось без «представления», но не могу убедить хозяев. Старуха, вероятно, свекровь танцовщицы, начинает перебирать струны, а невестка танцует на небольшом пространстве между дверью и очагом. Еще до начала танца в юрту битком набились любопытные соседи; в полном молчании с напряженным вниманием следят они за движениями танцовщицы. Именно тут-то я и понимаю, что монгольский танец — пантомима труда. Танцовщица просыпается, причесывается, пьет, готовит еду, ест, скачет на коне. В танце принимает участие лишь верхняя часть туловища: плечи и руки. Движения рук необычайно пластичны; начинаются они в кистях, переходят к предплечью, а затем в игру включаются локти и, наконец, плечи. Движения то плавные, то порывистые, всегда торжественны. На меня этот танец производит впечатление обрядового, отнюдь не развлекательного. Глядя на присутствующих, я еще больше укрепляюсь в таком мнении. Маленькая девочка лет шести-восьми подражает в углу танцу матери. Потом и ее заставляют танцевать. Смущенная, она делает несколько простых движений, но смысл их тот же: торжественное воспроизведение труда.

Вечером мы смотрим в театре обработанные профессионалами танцы населения Кобдоского аймака и других народностей Монголии. Несмотря на стилизацию танцев и приближение их к европейскому балету, в них вложен тот же смысл, как и в те пляски, которыми мы любовались в юрте. Большей частью это тоже «трудовые танцы», и я теперь окончательно убеждаюсь, что характерная особенность монгольского стиля заключается в полной неподвижности нижней части тела. Кроме монгольских, нам показывают еще узбекский танец с пиалой, который очень напоминает известный венгерский танец с бутылкой. Танцы сопровождаются исполнением народных песен.

У дзахачинов мне удалось разузнать и о некоторых брачных обрядах. Здесь когда парень сватается к девушке, он посылает вместо себя какого-нибудь старшего родственника поречистей. Сват идет в юрту родителей невесты с куском синего шелка и кумысом. Родители девушки долго не поддаются уговорам, отказываясь под различными предлогами: у них, дескать, слишком много работы по хозяйству, не могут они обойтись без дочери, да она еще и чересчур молода для замужества и т. д. В длительных препирательствах участвуют все родичи невесты. Разумеется, в конце концов они уступают просьбам свата и тот уходит, оставляя хадаг