По следам Добрыни - [57]

Но если Белгород заложен назавтра после победы Добрыни. Если Белгород демонстрирует победу династии, главой которой в тот момент является Добрыня. Если Белгород – главный оплот гегемонии Новгорода, а властитель и обладатель Новгорода отныне Добрыня. Если Белгород держит на престоле державы Владимира, возведенного на трон тем же Добрыней. И если истинный верховный правитель державы в это время – Добрыня (летопись, хотя и старается умалить его роль, вынуждена признать, что Владимир, и став государем, слушается Добрыню даже в 985 году)…

То при всех этих «если», кто же тогда истинный строитель Белгорода, этого ключевого камня, закрепляющего свод всего политического здания, возведенного Добрыней, главным архитектором победы Древлянского дома? Неужто все здание возводил Добрыня, а замок свода поставил один Владимир?

Да, летопись приписывает закладку Белгорода одному Владимиру. Но чего только не скрывает летопись! От фактов поистине гомерического масштаба (скрыта целая династия!) и до мелочей. Долго ли в придачу замолчать и имя истинного строителя Белгорода?

Нет, конечно, имя Владимира при закладке Белгорода забыто не было. Раз Владимир на троне, то все решения оглашались, разумеется, от его имени. Но сам-то Владимир прекрасно знал, кому обязан решительно всем, и был с Добрыней заодно, они делали одно общее древлянское дело. И вплоть до 985 года (это по летописи, а на самом деле наверняка и еще много позже) каждое решение, обнародованное от имени Владимира, оставалось, как и в 970 году, решением Добрыни. Так что есть все основания считать, что истинный строитель Белгорода – Добрыня.

Киевские парадоксы. Чем больше мы знакомимся с Древлянской землей, тем красочней становится ее облик и тем более вырастает она в глазах читателей. И кажется, после Белгорода нас удивить уже невозможно. Однако нас ждет новый сюрприз исторической географии – на сей раз не X века, а времени значительно более раннего. Но и он имеет, видимо, самое прямое отношение к борьбе и победе Добрыни. Новый сюрприз связан… с Киевом.

Зачем же нам, спросит читатель, Полянский Киев? Но ведь он был так нужен Малу, Добрыне и Владимиру. Поэтому бросим беглый взгляд на Киев, точнее, на Киевские горы, на которых он расположен.

В летописи Киев – исконная полянская столица, а Киевские горы – исконная полянская территория. Но в той же летописи имя полян произведено от «поля» (то есть безлесной степи). И наука давно подметила, что характер местности, на которой расположена полянская столица, резко противоречит летописной этимологии. Рыбаков пишет о ней так: «Это место вызвало многочисленные комментарии, так как находится в явном противоречии с природой окрестностей Киева и ее описанием в летописи»[58].

Процитирую несколько таких комментариев ученых. Начну с мнения Середонина, создателя первого русского курса исторической географии: «Странно то, что хазары нашли полян, живущими на горах (киевских), в лесах … Таким образом, поляне жили в лесу на высоком берегу Днепра… Откуда же у них название полян и могли ли они называться тогда полянами? Конечно, нет»[59] (курсив в этой цитате везде не мой, а самого Середонина. – А. Ч.).

С этим парадоксом гармонировала другая странность, тоже давно подмеченная наукой: периферийное положение Киева в Полянской земле. Так, известный историк прошлого века Забелин писал: «О Полянах он (летописец. – А. Ч.) сказал, что они сидели в полях (курсив Забелина. – А. Ч.), и средоточие их указал в Киеве. Но Киев не был серединным местом Полянских земель… По всему вероятию, в давние времена их середину занимало течение Роси; от того же они и прозывались Русью»[60].

Еще один историк, Грушевский, пытаясь объяснить двойной парадокс, предложил следующее решение: «Поляне назывались так потому, что сидели в «поле», то есть безлесной равнине; но окрестности Киева… трудно назвать «полем»… Действительно, окрестности Киева к северу от Стугны еще и в настоящее время богаты лесом, а в старину были чисто лесным краем. Простейшим объяснением этого противоречия будет, по-видимому, то, что прежде, перед натиском степных орд… главные обиталища полян находились к югу от Стугны, в бассейне Роси, где было больше равнины, «чистого поля»[61].

Отмечая убедительность гипотезы, что имя полян не связано с районом Киева, Рыбаков пишет: «М. С. Грушевский полагал, что поляне лишь впоследствии, в результате натиска кочевников, продвинулись из своих южных полей в северные киевские леса»[62]. Действительно, гипотеза убедительна, ибо и прочую территорию Полянской земли занимает отнюдь не степь, а лесостепь – и стало быть, они первоначально жили южнее.

Как легко заметить даже из этих нескольких цитат, вопрос о Киевских горах есть лишь часть более широкого вопроса об ареале Полянской земли вообще и о эволюции в истории. В этой связи хочу также бегло заметить, что мне представляется убедительной и точка зрения, согласно которой второе имя полян – «русь» (также засвидетельствованное в летописи) связано с именем реки Рось, правобережного притока Днепра, протекающей южнее Стугны.

Как видим, летопись, несмотря на ее явную прополянскую тенденцию, лукавит, сообщая различные сведения вовсе не об одних древлянах, но и о самих полянах. И «Полянский вопрос» оказался поэтому для науки не менее запутанным, чем древлянский.