По Семиречью - [89]

В саксауловом лесу нет тени, стоит тишина, изредка прерываемая свистом ветра. Здесь живет своеобразный жук-усач. Внешность его необычная: узкое тело и впереди большая переднеспинка, какой нет ни у одного другого усача.

Жуки летают в саксауловых лесах в самое жаркое время, в июне и августе. В общем это довольно вялые насекомые, часами сидящие на ветвях.

Самка усача откладывает яички на самый низ ствола, а вышедшая из яичка личинка тотчас же вбуравливается в древесину и начинает проделывать ход вниз в стержневой корень. В земле не так жарко, как в стволе.

Крепкие челюсти личинки хорошо справляются со своей работой и перемалывают твердую древесину саксаула.

Личинка усача развивается медленно. Только после второй зимовки из нее вырастет жук.

Бегают здесь по земле еще усачи-корнееды — типичные обитатели степей и пустынь. Личинки корнеедов приспособились жить не в древесине, а в земле. Они роют в ней ходы и обгладывают корешки трав и кустарничков. Корнеедов очень много на юге в степях и пустынях Казахстана и Средней Азии. Ранней весной, когда пробуждается пустыня, всюду по земле ползают хорошо заметные полосатые усачи-корнееды.

Корнееды не умеют летать. У них нет крыльев, а плотные, жесткие надкрылья срослись в сплошной, прочный панцирь, который предохраняет насекомое от высыхания. В сухом и жарком климате пустыни ради этого можно отказаться от полетов.

Корнееды очень миролюбивы. На руках они спокойно ползают, слегка поводя в стороны недлинными усами.

В самые жаркие часы дня, когда все живое прячется в тень и над пустыней властвует горячее солнце, в воздухе раздается низкое гудение и мимо проносятся большие золотисто-зеленые жуки-златки. Они грузно плюхаются на кустарнички, неловко карабкаются по их ветвям. Это типичнейшие жители пустыни — золотистые юлодии.

На растении юлодия обгрызает листья и обычно делает это не спеша, почти не сходя с места. Она неприхотлива в еде и кормится листьями многих кустарничков, в том числе поедает, казалось бы, совсем невкусные, соленые веточки саксаула.

Неподвижно висящие на веточках кустарников жуки-златки похожи на блестящие елочные украшения. Но жук зорко следит за окружающим и неплохо видит. Попробуйте к нему подойти. Тотчас же надкрылья высоко поднимутся, раздастся громкое гудение, жук взовьется в воздух и, набрав высоту, стремительно понесется на новое безопасное место.

Личинки юлодии белые, круглые, безногие, слепые. Они живут в земле, роются в ней, обгрызая корешки растений.

Среди кустиков видно отверстие большой норы, оплетенное паутиной. Это жилище тарантула, и, судя по размеру жилища, крупного. Хорошо бы его выкопать, посмотреть. Но на дне норы лежит, нервно вибрируя хвостиком, молодая змея-щитомордник. Ее кошачьи глаза смотрят на нас злобно и надменно. Щитомордник извивается упругими кольцами, бросается вперед с разинутой пастью. А тарантула нет. Его съел щитомордник. Эта змея не гнушается пауками. Впрочем, чему тут удивляться, если степная гадюка ест почти исключительно одних кобылок и кузнечиков. Видимо, пауками и насекомыми иногда питается и щитомордник.

Сладкие камни

На тент, разостланный на земле возле палатки, сел чудесный шмелевидный бражник. Что его привлекло сюда, непонятно.

После теплого дня неожиданно похолодало. С севера подул ветер, из-за гор выползли тучи. Спрятались насекомые. В лощину внезапно налетел вихрь, метнулся по склону, покрытому запоздалыми красными маками, и поднял кверху тысячи лепестков. И они, такие яркие, заметные, помчались вниз к пустыне. Закачались ферулы развесистыми желтыми головками.

Бражнику холодно. Ему надо прятаться в укромное местечко, он мелко вибрирует крыльями, согревается работой мышц, сейчас, наверное, сорвется с тента, улетит. Торопливо я навожу на него фотоаппарат и вдруг слышу чужой голос.

— Что делаешь? Карточка дикой пчелы будет!

Рядом со мною верховой. Ехал мимо, увидел палатку, захотел узнать, кто такие. За перевальчиком его юрта, скот.

— Что интересного? — повторяет он мой вопрос. — Ничего нет интересного. Пасем баранов, гоняем волка, скоро пойдем в горы. Дождь хороший, трава хорошая, бараны траву едят, жирные будут. Еще вот тут за горкой сладкий камень нашел.

— Что за сладкий камень? — удивляюсь я.

— Самый настоящий, темный, блестит, языком тронешь — сладко!

Пастух рассказывает что-то необычное. Надо посмотреть.

— Чего тут удивляться, — посмеивается мой товарищ. — В пьесе одного из драматургов, я помню, купеческий сынок пытается выманить у матери деньги на разработку горных залежей сахара. Может быть, он был и прав!

Я заинтригован, и мы идем за горку искать сладкий камень. Мелкий красноватый щебень хрустит под ногами; тонко и жалобно скрипят желтые ферулы; красные маки, раскачиваясь, роняют на землю нежные лепестки.

— Вот сладкий камень, смотри!

Под зелеными кустиками караганы круглым темным пятном выделяется на светлом фоне щебень. Он поблескивает, будто покрытый лаком.

— Бери, не бойся, пробуй, сладкий! — уговаривает меня мой спутник.

Действительно, камень сладкий, язык ощущает приятную сахаристость с каким-то особенным привкусом.

Всюду на красной горке видны темные, блестящие камни вокруг приземистых кустиков. Тогда я сажусь на корточки, потом ложусь и всматриваюсь в растения. Да, так и есть. Все они покрыты мелкими темно-зелеными тлями. Некоторые из них, с крыльями, разлетаются в стороны, чтобы обосновать такие же колонии. Тли сосут растения и по обычаю выбрасывают из кончика брюшка прозрачные капельки прямо на землю, на красный щебень. В климате пустыни капельки быстро сохнут, покрывая камни твердой, блестящей корочкой.