По Семиречью - [17]

Каким образом с гор, с расстояния не менее 4–5 километров, доставлялись такие тяжелые и крупные камни? Как их грузили и перевозили? И наконец, какое значение имела ограда?

В журнале «Туркестанский охотник» в 1924 году опубликована следующая легенда. Где-то в верхнем течении реки Или во времена Тамерлана разбился на охоте за куланами любимый его сын. Отец приказал построить громадную ограду, перегородил ею долину и, созвав большое количество охотников, в отместку за гибель сына устроил облаву на куланов. Животные большими стадами добегали до ограды, откуда им оставался единственный путь — к реке. Там они погибали, прыгая с высокого обрыва.

Правдоподобна ли эта легенда? Ближайший обрывистый берег расположен совсем в стороне, в 20 километрах. Кроме того, черная ограда значительно древнее времен Тамерлана и, по-видимому, сооружена до нашей эры.

Может быть, ограда имела оборонительное значение. Но кто и зачем стал бы ее строить посередине голой пустыни, вдали от поселений. Судя по всему, сооружение имело какое-то ритуальное значение. И все же небольшая доля истины кроется в народной легенде. Положение в центральной части равнины, линия полукруга, вне всякого сомнения, позволяли использовать сооружение для коллективной охоты загоном. Немного восточнее этого места, между горами Алтынэмель и Большими Калканами, расположен участок пустыни, где зимой почти не бывает снега, он не покрывает пастбищные растения, и животные могут пастись. Осенью джейраны перекочевывают с запада в эти давно излюбленные места, продвигаясь между рекой Или и горами Чулак. Весной животные переходят обратно на запад. Если осенний переход джейранов растянут и животные идут в одиночку или небольшими группами, то весной они кочуют большими стадами. На эти весенние перекочевки, по-видимому, и было рассчитано сооружение.

Картину охоты можно представить следующей.

Части равнины, свободные от ограды, занимали загонщики. При приближении стада джейранов загонщики пугали животных и направляли их к затаившимся стрелкам. Здесь подавляющее большинство джейранов истреблялось. Короткое расстояние между охотниками позволяло стрелять почти в упор из лука, бросать копья и добивать раненых дубинками.

Видимо, подобная охота на джейранов была большим родовым праздником. Пустыня оживала от ржания коней, крика погонщиков, расцветала множеством огней костров. Слышался говор, смех. Массовая охота, пиршества, состязания в ловкости и храбрости чередовались с песнями и плясками. Быть может, иногда у сооружения происходили кровавые столкновения враждовавших племен. А сейчас, всеми забытая, все еще стоит в жаркой пустыне черная ограда — свидетель давно минувших дней.

Два дождя

Пока мы осматривали черную ограду, подул низовой ветер и появились облака. И так было ярко солнце, светла пустыня, что тени от этих облаков казались темно-синими пятнами. Облака росли, темнели, принимали причудливые очертания и сходились вместе в свинцово-серую лохматую громаду. Вот от них протянулись книзу темные полосы дождя, но они постепенно таяли в воздухе, не доходили до земли. Потом серая громада облаков с вихрем пыли прошла над нами. Упало несколько крупных капель, случайно долетевших до нас. Остальные испарились на лету в жарком воздухе.

Вскоре облака ушли, и снова засветило горячее солнце. Таков был так называемый сухой дождь пустыни, заставший нас перед самым въездом в ущелье Талды-Сай.

Ущелье по сравнению с предыдущими было еще более скалистое и мрачное.

Карабкаясь по скалам на вершину горы, я только хотел ухватиться рукой за камень, как услышал отчетливое шипение, и инстинктивно отдернул руку. На камне, свернувшись в комочек, сидела коричневая змея и нервно постукивала кончиком хвоста. Это оказался щитомордник. Отравление ядом щитомордника бывает очень болезненным. Место укуса сильно опухает, из ранки сочится сукровица, сильная боль пронизывает тело. Иногда отравление сопровождается судорогами, бредом, временной потерей зрения.

Низовой ветер принес прохладный и влажный воздух, и небо к вечеру заволоклось тучами, а кое-где на горизонте засверкали молнии. Вечером было особенно душно. Неумолчно трещали кузнечики и сверчки, крутились в воздухе бабочки и бросались на огонь. В странном танцующем полете реяли большие, похожие на стрекоз самцы муравьиных львов. Тоскливо кричала сплюшка и цокал козодой. На случай дождя мы растянули палатку. Из-за духоты долго не спалось.

Ночью нас разбудили оглушительные взрывы грома. По палатке барабанили крупные капли дождя. Временами от блеска молний становилось светло, и за густой сеткой дождя на короткое мгновение из темноты вырастали блестящие, мокрые скалы. Дождь с каждой минутой усиливался и вскоре перешел в ливень. Сквозь шум послышалось громкое журчание ручья, сбегавшего с ближайшего ранее совершенно сухого распадка. Потом донесся отдаленный и странный гул.

«Сель!» — мелькнула догадка, и, едва одевшись, мы выскочили наружу. Гул становился явственнее. Ручей уже вышел из берегов и подступал к палатке.

Пока Николай спасал палатку с вещами, я завел машину и, разогнавшись, вывел ее на высокий мысок. Наше поспешное бегство было весьма кстати. На месте бивака уже катился поток жидкой грязи, перемешанной с камнями. Раскаты грома, шум грязевого потока, вспышки молнии продолжались долго. Мокрые, поеживаясь от прохлады, сидели мы, завернувшись в палатку, и дожидались утра. Время текло медленно, и как-то не верилось, что наступит день и, может быть, даже станет жарко.