По счетам - [12]

– Та-а-ак… Курс прежний, ход задний. Даже не думай, друг ситный! Тема запущена, люди заряжены.

– Они убьют меня. Если узнают.

– Кто тебя убьет?

– Барон с Хрящом.

– Каким образом, если мы их обоих прихватим на этой хате?! Каждому по совокупности семерик маячит. И это самое малое.

– Все равно. Найдут способ. Перешлют на волю маляву – и привет.

– Да на фига ты им сдался?! Тем более я уже объяснял: если что, мы и тебя как бы подведем под задержание. Тогда у них и тени сомнения не останется, что палево не по твоей вине. Я и бумагу специальную отстучу.

– Какую бумагу?

– Из местной дежурной части. О том, что сигнал о проникновении в хату поступил от соседей по подъезду. И бумага эта будет засвечена – и Барону, и Хрящу. Сечешь поляну?

– Секу.

– А коли сечешь, чего менжуешь?

– А ты стопудово уверен, начальник, что все именно так и завертится? Как ты мне тут цветными мелками расписываешь?

– За точное количество пудов не скажу. Да и уверенность – это лишь полдела. Все остальное – удача.

– 50 на 50 – расклад хреновый.

– Оно как посмотреть. Тебя вон в свое время не очко сгубило, а всего-то двадцать два. Короче, прочь сомнения!.. Молчишь? Прекрасно, молчание – знак согласия. Когда думаешь с Хрящом пересечься?

– Завтра у Валюхи, на Маклина, в честь ейных именин гулянка намечается. Может, Хрящ там и нарисуется.

– Во-от! Отличный повод! За чужим хмелем всякое мелем… А что за Валюха?

– Да ты ее не знаешь. Крановщица новая, из «Мутного глаза».

– А, Валька Гуманистка? Знаю, конечно.

– Почему Гуманистка?

– Потому что сменщица ее, тетя Фрося, из расчета на пять кружек пива две чайные ложки стирального порошка сыплет. А Валька – всего одну… Ладно, Вавила, давай действуй. Завтра хорошенько погуляй на аменинах, а потом сразу мне отзвонись, как оно прошло. С учетом выходных – можешь смело жарить на домашний. Но в пределах разумного. Я к тому, что по ночам имею дурацкую привычку спать…

Глава вторая

– Владимир Николаевич! Просыпаемся!

Кудрявцев с усилием открыл глаза и увидел перед собой лицо проводницы Машеньки.

– Встаем-встаем. Прибыли. Ленинград.

– Как?! А сколько времени?

– Времени – строго по расписанию, – не сдержала ухмылочки проводница. Впрочем, тут же сочувственно добавила: – Я вам минералочки холодной принесла. Это Михаил Васильевич обеспокоился. За ваше самочувствие.

– А где он сам?

– Так ушел уже. Самый первый из вагона выкатился. И, между прочим, как огурчик.

– А, черт!

Кудрявцев спрыгнул с верхней полки, судорожно оделся, после чего сковырнул пробку боржому и жадно присосался к бутылке. Искренне в эту минуту сожалея, что не озаботился перед отъездом спуститься на этаж к химикам и разжиться антипохмельными таблетками. Секретнейшая, между прочим, разработка. И одна из тех немногих, что не во вред, а исключительно во благо человеку.

– Что, товарищ генерал, морген гутен не бывает?

В дверном проеме купе, насмешливо скалясь, стоял Яровой. Собственною персоною.

– Пашка! Здорово, чертяка!

Старые друзья синхронно шагнули навстречу и крепко обнялись.

Затем, расцепившись, взялись жадно рассматривать друг дружку.

– Забурел! Забурел, командор! Щечки наел, брюшко отпустил!

– Так чем нам, пенсионерам, еще заниматься? Это вам, в генералитете, по статусу положено быть стройными да поджарыми. Хотя, если начистоту, видок у вас, товарищ генерал, неважнецкий. Оно и понятно. – Яровой выразительно скосил глаза на столик. – С двух-то бутылок коньяка.

– С трех. Еще одна, пустая, под полку закатилась.

– Ого! А сколько ж, стесняюсь спросить, было певцов?

– Двое.

– Обалдеть! Не стареют душой ветераны. Да ты, Володька, пей-допивай свою минералочку-то. Хотя в подобном состоянии пивко всяко пользительнее. Кабы знал, захватил бы из дома «Жигулёвского».

Допивая боржоми, Кудрявцев продолжал разглядывать Пашу. Время его не пощадило: изъеденное морщинами одутловатое лицо, набрякшие мешки под глазами и обильная седина, почти целиком победившая былую чернь некогда шикарной шевелюры. В довершение к облику – оно, не брюшко, но самое натуральное брюхо. Кудрявцев был старше Ярового на несколько лет, однако в сравнении с ним, даже в нынешнем похмельном состоянии, выглядел чуть ли не плейбоем.

– Я пока на вокзал ехал, пытался подсчитать: это ж сколько мы с тобой не виделись? Получается, почти двадцать лет?

– Даже больше двадцати. С января 1942-го.

– Одуреть! Так, ты мне главное скажи: у тебя на сегодня какой распорядок?

– Да, собственно, никакой. Завтра, во второй половине дня, надо к вам на Литейный проскочить. Но это уже перед самым отъездом. А сегодня я в полном твоем распоряжении. Разве что с гостиницей определюсь.

– Никаких гостиниц! У меня на даче заночуешь.

– Так ты еще и дачник?

– И дачник, и огородник, и садовод, – с гордостью подтвердил Яровой. – А еще автолюбитель.

– Мужчины! Может, вы все-таки продолжите разговоры на перроне? – сунулась в купе проводница. – Состав вот-вот в депо двинется. Мне, конечно, не жалко, но…

– Нет-нет, красавица. Хоть наш бронепоезд и стоит на запасном пути, в депо нам пока не требуется. Володька, у тебя, кроме портфеля, еще какая поклажа имеется?

– Нет.

– Тогда двинули. Машина у меня на кругу. Правда, заранее извиняюсь, что не ЗИМ.