По Рождестве Христовом - [56]

— Сами замолчите! — взорвался Минас. — Мы хотим дальше слушать.

— Он прав, прав, — согласились многие.

— По какому праву он выставляет нас мракобесами? — воскликнула третья женщина. — Сам он мракобес!

— Бог есть свет! — провозгласил какой-то старичок, с трудом взобравшись на стул.

Он воздел руки ладонями кверху. Это была в точности та самая поза, которую принимали для молитвы древние греки. Они молились не на коленях, а стоя.

— Бог есть свет! — повторил он. — Да здравствует православие, друзья мои!

Он чуть не потерял равновесие.

— Сядь, дедуля, — увещевала его какая-то девушка. — Ты же себе голову расшибешь.

— Он говорит как франкмасон. Уж я-то их хорошо знаю, этих франкмасонов, у меня в Верии кузен в тамошней ложе состоит.

Напряжение уже спадало, когда какой-то не слишком молодой, но атлетического сложения человек направился к Везирдису, выставив руку вперед, словно собирался его ударить. Но удовлетворился тем, что сунул ему указательный палец под нос.

— А ну-ка, поуважительней говори о нашей вере! Греция такая, какая есть, нравится тебе это или нет.

Только тут президент вмешался. Вскочил со своего места и прикрикнул:

— Я запрещаю вам говорить с профессором таким тоном!

— А если тебе это не нравится, — продолжил тот, не обращая на него внимания, — так мы никого силой не держим! Можешь убираться куда угодно! Хоть в Персию!

Он развернулся, прошел через кафетерий воинственным шагом, опрокинув по пути два-три стула, и вышел. Часть присутствующих, быть может, половина, двинулась за ним следом.

— Не знал, что у франкмасонов логово в Верии, — заметил один из уходящих.

Телевизионщики тоже ушли, поскольку стало очевидно, что других инцидентов уже не предвидится.

— Я хочу уйти, — сказал друг Минаса. — Нервы на пределе.

— Скоро кончится, Apec. Уйдем вместе.

Прео и Цапакидис заняли освободившиеся за моим столом места.

— Думаю, мы наблюдали склоку в лучших византийских традициях, — пошутил Прео.

Цапакидис поднял руку, привлекая внимание Везирциса.

— Что это за тип советовал тебе покинуть Грецию?

— Сержант Третьего армейского корпуса, — ответил президент. — Регулярно бывает на наших собраниях и всякий раз задирает оратора.

Оставшиеся, казалось, наслаждались спокойствием, воцарившимся в зале.

— Ну что, продолжаем? — спросил президент.

Везирцис, присевший в первый раз с начала своей лекции, пробормотал:

— Ну да, конечно.

Он рассеянно посмотрел на пол. «Думает о своей дочери в Париже. Скучает по Парижу». Я представил себе, как они вместе с Навсикаей вспоминают, сидя в ее гостиной, улицы и магазины Парижа, оранжевые отблески заходящего солнца на Сене. Он по-прежнему держал в руке карточку.

— У меня здесь цитата из императора Юлиана, прозванного Отступником, но я зачитаю ее позже… Неизвестно точно, верил ли Константин в Бога. Разумеется, он был убежден, что христианство поможет ему сплотить множество народов, составлявших его державу. Ведь ему пришлось иметь дело с крайне разнородной массой, которая докатилась до полного материального и духовного упадка и начала терять веру в традиционных богов. В те времена маги и астрологи купались в золоте. Почва была вполне благоприятной для насаждения новой религии, способной утешить бедняков и дать им надежду. А потому не стоит удивляться, что преемники Константина, за исключением Юлиана, разумеется, тоже прониклись идеей христианства и ревностно его насаждали. Мы много знаем о гонениях на христиан, хотя они никогда не достигали того масштаба, который им приписывает Церковь, и очень мало о тех, которым сами христиане подвергали не только язычников, но также евреев и еретиков. Они сжигали свои жертвы на кострах, распинали, принуждали к самоубийству. Гипатия, преподававшая в начале пятого века философию и математику в Александрии, была растерзана на куски прямо в церкви, с благословления местного епископа, некоего Кирилла, который обычно доверял карательные экспедиции против неверных монахам своей епархии.

— Я выкурю сигарету снаружи, — сказал Apec, белый, как полотно.

— Кто это? — спросил я у Минаса.

— Монах-расстрига, друг моего отца. Я его привел ради тебя.

Везирцис опять воодушевился. «Он черпает силы в словах», — подумал я.

— Монахи часто возглавляли толпы разгневанных верующих, они были передовым отрядом церковного терроризма, кто-то даже назвал их «подручниками Божьими». Софист Либаний описывает эти орды, которые шатаются по деревням, разоряют и разрушают святилища, пытают и грабят крестьян. Он говорит, что они жрут, как слоны. Разорение столь гигантских святилищ, как храм Зевса в Апамее, на юге Антиохии, храм Сераписа в Александрии, храм Зевса Марнаса в Газе, вполне дает представление об упомянутом Юлианом «исступлении», охватившем христиан того времени. В самой Греции разрушения были не так масштабны. Довольно часто приверженцы новой религии предпочитали превратить храмы в церкви, надеясь таким образом заполучить их прежнюю клиентуру. Юлиан — последний император, который говорит о греках с любовью. Он считал себя философом. Пытался восстановить прежнюю религию, хотя и безуспешно: он умер через два года после достижения власти, в 363 году, в возрасте тридцати двух лет. Быть может, его попытка заранее была обречена на провал, поскольку христиане были уже вездесущи. Он именует их в своих писаниях галилеянами, они внушают ему отвращение, но он, тем не менее, советует своим единоверцам относиться к ним человечно.