— Это неслыханно! — вскричала она. — Я давно выросла.
— Выросла. И не двигаешься с места. Деградируешь. Если верить этой идиотской теории, ты не сделала ни шагу вперед — тебя отбросило назад на целых девять лет! Вон отсюда! Марш наверх! Шейла побледнела и выскочила из-за стола, утирая слезы.
Когда она взлетела на середину лестницы, он поставил ногу на нижнюю ступеньку, вытащил из-за ворота салфетку и тихо окликнул:
— Постой…
Она замерла на месте, но не оглянулась в его сторону.
— Шейла, — выговорил он, помолчав, и по его щекам тоже покатились слезы.
— Что тебе? — прошептала она.
— Я тебя люблю.
— Знаю. Но это ничего не меняет.
— Нет, меняет. Выслушай.
Она стояла в ожидании на полпути к своей комнате.
Томас тер лицо ладонями, как будто хотел нащупать истину где-то у рта или вокруг глаз. В его жестах сквозило неистовство.
Потом у него опять вырвалось:
— Шейла!
— Мне было сказано убираться к себе в комнату, — сказала она.
— Нет!
— Будут другие распоряжения?
К нему стало возвращаться спокойствие, взгляд говорил о поисках выхода, рука легла на перила, тянувшиеся туда, где, не оборачиваясь, стояла Шейла.
— Если эта теория справедлива…
— Справедлива, — прошептала она. — Каждая клеточка, каждая пора, каждая ресница. Через девять лет…
— Да, да, я понимаю. Но послушай и ты меня. Он проглотил застрявший в горле комок, и это помогло ему переварить решение, которое он и принялся излагать — сначала сбивчиво, потом немного спокойнее, потом с крепнущей уверенностью.
— Если все, что ты описала, произошло на самом деле…
— Да, это так, — шепнула она, склонив голову.
— В таком случае, — медленно договорил он, — это произошло и со мной.
— Что? — Она едва заметно подняла голову.
— Такое ведь не может случиться с кем-то одним, правда? Это бывает со всеми, во всем мире. Тогда надо признать, что все мое существо девять лет изменялось одновременно с твоим. Каждая родинка, каждый ноготь, всякие там дермисы-эпидермисы. Я ничего такого не замечал. Но это не влияет на суть дела.
Шейла вскинула голову и расправила плечи. Томас поспешил договорить:
— Если все это правда, то я и сам обновился, как ни крути. Прежний Том, Томас, Томми, Томазино остался в прошлом, сбросил кожу. Она слушала с широко раскрытыми глазами. Он закончил: — Выходит, мы оба стали совершенно другими. Ты — прелестная незнакомка, о которой я мечтал весь последний год. А я — тот другой, кого ты отправилась искать. Так ведь получается? Согласна?
За едва уловимым колебанием последовал еле заметный кивок.
— О мадонна! — выдохнул он.
— Меня не так зовут, — сказала она.
— Отныне — так. Новая знакомая, иная сущность, другое имя. Тебе как раз подходит. О, моя Донна!
Поразмыслив, она спросила:
— А ты тогда кто?
— Я тоже сменю имя. — Он прикусил губу и улыбнулся. — На «Вернон». Наверно!
— Вернон, — произнесла она. — Вернон и Донна. Донна и Вернон.
— Ласкает слух. Только надо привыкнуть. Донна?
— Слушаю.
— Выйдешь за меня?
— Как ты сказал?
— Я спрашиваю: выйдешь за меня замуж? Прямо сегодня. Через час. Ровно в полдень?
Только сейчас она повернулась и обратила к нему посвежевшее, загорелое, умытое лицо.
— С радостью.
— А потом мы с тобой опять превратимся в маньяков и куда-нибудь сбежим, — только, чур, ненадолго.
— Зачем? — удивилась она. — Здесь тоже очень неплохо.
— Тогда спускайся, — сказат он, протягивая ей руку. — До следующего обновления у нас целых девять лет. Спускайся, свадебный завтрак еще не окончен. Донна?
Она сошла по ступеням и с улыбкой оперлась на его протянутую руку:
— А где же шампанское?
