По прихоти короля - [13]

Рассказы эти снискали ему восторженное удивление со стороны Жюстена и Жерома де Поканси, которых зачаровывали повести о путешествиях и диковинных зверях, так как в бездельниках еще сохранился бродяжный дух их старого дяди Курландона и беглянки Аннеты. После сказок Корвизо карпы, которых Жюстен ловил в монастырском пруду, и дичь, что Жером стрелял около Аспреваля, казались им ничтожными. Им нужно было бы летающих рыб и птиц с человечьими головами. Корвизо, по его словам, видел таких на реке Боратунде и на горе Капподикюо.

Корвизо очень забавляла доверчивость этих мальчиков, и он пускался перед ними в россказни, гордый, что ему поверят, так как был крайне тщеславен и не пропускал случая усилить и укрепить восторг по отношению к себе, которого он добивался. То обожание, что выказывали ему Жером и Жюстен, очень ему нравилось. Он им не пренебрегал и был за него благодарен. Однако это же обожание было причиной случая, возбудившего к ним глухую и долгую ненависть.

Однажды Жюстен, копаясь в монастырском пруду, вытащил оттуда деревянный ящик. В нем находилось женское платье и черная маска. Материя истлела от сырости. Молодцы стали придумывать, как бы использовать свою находку. Им и в голову не приходило, что это платье их матери, которое она носила в последний раз и которое г-н де Поканси когда-то велел утопить. Они вздумали из этих лоскутьев смастерить какое-нибудь животное, из тех, что им часто описывал Корвизо. А так как они были мастера на разные рукоделия, то им легко удалось при помощи ивовых каркасов устроить что-то вроде летучей мыши с растопыренными крыльями. Черная бархатная маска изображала траурную голову. В сумерках чучело производило довольно устрашающее впечатление. Они повесили его на ветку, так что от ветра оно колыхалось. Потом ушли, оставив его висеть.

Дерево же, на котором была повешена эта штука, находилось как раз на дороге из Виркура в Валь-Нотр-Дам, по которой Корвизо возвращался домой. Он шел потихоньку, луна только что взошла, как вдруг увидел перед собой это чудовище, которое, казалось, загораживало ему дорогу. Удивился ли он или напугался, но Корвизо упал ничком и долго бы так пролежал, если бы монастырский садовник, везший в Виркур корзину с фруктами для г-жи Даланзьер, не погрузил его на своего осла и не отвез в монастырь, где его привели в чувство.

Корвизо знал, что приключение это сделалось известным, и знал его виновников, так что дал себе слово не оставить им этого даром, но не подавал вида и продолжал забивать им голову дурацкими историями, с удовольствием видя, что они с каждым днем делаются все опаснее и что с ними нет никакого сладу. Антуан умолял его поговорить о них с г-ном де Поканси, но старый Анаксидомен ушел от разговора, принявшись снова за свои излюбленные анекдоты и воспоминания. Корвизо эти рассказы доставляли удовольствие и пользу, утверждая его в мысли, что человек – жалкая кукла, надутая ветром и пылью, которой женщины помыкают как хотят. Возможно ли поверить, что он, Корвизо, потерпит неудачу там, где они имеют успех, когда к его услугам для принуждения людей имеется рычаг более мощный, чем улыбки и ужимки,– страх, питаемый людьми к телесным болезням, и преимущество слыть за такого человека, во власти которого – облегчать страдания?

Корвизо был честолюбив и видел в лице старого Анаксидомена удобный случай проявить приписываемое себе могущество. Не то, чтобы г-н Корвизо находил в Аспревале, что-нибудь стоящее того, чтобы прилагать усилия к каким-либо предприятиям. Он рассчитывал, добиваясь власти, приобрести доверие, выиграть ставку, если можно так выразиться. Действительно, хороша пожива – дяденька, возраст и болезни которого предоставляли ему его в распоряжение: еще сегодня Антуан приехал за ним для г-на де Поканси. Что же касается Антуана, то к нему не стоило привязываться, строить на нем какие-либо планы, не было почти никакой надежды. Он не проявлял ни малейшего желания попытать счастья в свете, и, когда Корвизо побуждал его сделать попытку завоевать себе положение, тот не слушал его и не высказывал никакой готовности отважиться на что-либо, что отступало бы от обычного хода его жизни, а образ жизни, который он вел, был таков, что не позволял надеяться, что в один прекрасный День в нем обнаружится что-нибудь, из чего можно было бы создать себе значительность в свете.

– Ну вот, сударь,– сказал, наконец, Корвизо,– вот мы и добрались без особенных приключений. Я всегда боюсь, чтобы мой мул Глориэта не угодил в капканы, которые ваши братцы расставляют повсюду, так что ни одна дорога небезопасна. Но благодарение Богу, мы добрались! А что до них, возьмет ли черт их или не возьмет, но в один прекрасный день они угодят на виселицу, несмотря на свое дворянство. А в таком случае вам не избежать многих затруднений, вам, сударь, и вашему семейству, чей здоровый и живой ствол представляете вы, а они – скрюченную и суковатую ветку.

Действительно, и сам Антуан шел с осторожностью, так как накануне он попал в силки, протянутые его братьями и чуть не сломал себе голову, шел, ничего не отвечая, и слышно было, как ветер шелестел в плюще на большой башне. Он поднял глаза при звуке сухого голоса Корвизо.