По праву закона и совести - [3]

— Остается та молодуха, — продолжал Кузьминский, — как ее там — Евгения, что ли? Кстати, кем она приходится Никифоровым? Наверняка та, что привел в дом Афанасенок.

— Ты прав, остается молодуха, — раздумчиво произнес Бекренев и подхлестнул вожжами перешедшего было на шаг коня.

Встал вопрос: как встретиться с молодухой, чтобы не узнали об этом старики Никифоровы? Помог случай. В Пустошку частенько вызывали жителей деревень на разгрузочные работы на железнодорожной станции, такое в то время широко практиковалось. Бекренев попросил в райисполкоме, чтобы в группу рабочих включили работоспособных и из деревни Скробы. Когда Евгения в числе других появилась в Пустошке, ее пригласили в милицию и провели в кабинет Бекренева.

— Как ладите со стариками, не обижают? — мягко спросил Бекренев, стараясь интонацией голоса успокоить явно напуганную вызовом в милицию женщину.

— Не обижают, — коротко ответила та, не поднимая глаз от своих сложенных на коленях рук.

— За мужем не скучаете? Его Иваном, кажется, зовут? — решил действовать напрямик Бекренев.

Евгения вздрогнула, еще ниже опустила глаза и еле слышно ответила:

— Какая же баба по мужику не скучает?

— Да-а, — протянул Бекренев, несколько озадаченный тем, что Евгения и не пытается отрицать свою связь с сыном старика. — Да-а, — снова протянул он. — Вот скоро война должна кончиться, мужики, которых пуля пощадит, домой вернутся. — Евгения подняла глаза и уже выжидательно-напряженно смотрела на капитана. — А иным мужикам и возвращаться не надо, потому как они и не уходили никуда, есть ведь такие, а, Женя?

— Вы про кого это? — тихо спросила Евгения, и легкий румянец пробился на ее щеках.

— Да хотя бы про вашего мужа Ивана, — бросил Бекренев, решив, что пора кончать играть в прятки.

— Иван же воюет, — с натугой проговорила Евгения. — На фронте он, — добавила она, словно рассчитывая, что эта ее вторая фраза должна окончательно убедить капитана в правдивости сказанных слов.

— Воюет… — передразнил Бекренев. — Вопрос только, с кем воюет. Нет его на фронте, — жестко отрезал он. — Скажи-ка лучше, откуда ты родом?

— Беженка я, немцы выслали нас из-под Старой Руссы…

— А когда познакомились с Иваном?

— В январе сорок второго, — не задумываясь ответила Евгения.

— Ну вот видишь, голубушка, не сходится одно с другим, — переходя на снисходительно-доверительный тон, улыбнулся Бекренев. — Иван-то твой в июне сорок первого был призван в армию, это мы точно знаем, и сразу на фронт отправлен. Где же вы тогда нашли друг друга, а?

Евгения снова низко склонила голову и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Битый час Бекренев пытался успокоить женщину, убеждал в необходимости отвечать на вопросы, та же только плакала и изредка выдавливала одно и то же: «Иван воюет, другого я ничего не знаю».

Отведя Евгению в комнату дежурного по отделу, Бекренев отправился домой обедать.

— Ты чего сегодня такой хмурый? — спросила Бекренева жена, когда они сели за стол.

— Да с бабенкой одной проваландался полдня и все напрасно: ревет в два ручья, а по делу — ни слова, хотя сказать ей есть что.

— Эх вы, казенные души, — улыбнулась Надежда Ивановна, — вам бы только вопросы да ответы.

Неожиданно ему пришла в голову мысль.

— Надюш! — Бекренев даже отложил ложку. — А что если тебе поговорить с ней, а?

— Ну вот, и меня в милицейский штат! — засмеялась Надежда Ивановна.

— Да нет, поговори с ней неофициально, просто так, как женщина с женщиной, может быть, она тебе и откроется. Она, по всему видать, покрывает своего муженька-бандита. Наверняка запугали бабенку… Жаль ее.

— Уговорил, — вздохнув, согласилась Надежда Ивановна.

Проводив обеих женщин в свой кабинет, Бекренев вышел, плотно прикрыл дверь.

Часа через полтора вышла Надежда Ивановна, и, проходя через комнату дежурного, где все это время поджидал ее Бекренев, кивнула ему головой.

Теперь перед Бекреневым сидела совершенно другая женщина. Выпрямившись на стуле, она спокойно и сосредоточенно смотрела на капитана, ожидая вопросов.

Евгения рассказала, что действительно познакомилась с Иваном Никифоровым в начале сорок второго, когда он невесть откуда появился в их деревне. Вначале врал, что отстал от своей части при отступлении, а потом признался, что дезертировал из армии. В сорок третьем привез ее в Скробы к своим родителям, сам же куда-то надолго исчез. До прихода Красной Армии несколько раз наведывался домой, последний раз заявился ночью, примерно месяц назад, и пробыл до утра. На ее робкую просьбу повиниться перед Советской властью злобно выругался и чуть не прибил. Старики взяли с нее слово молчать и ни под каким видом не выдавать сына.

— Старик знает, где скрывается сын? — спросил Бекренев, готовясь записать очередной ответ.

— Знает, — тихо ответила Евгения.

— Встречается с сыном?

— Ходит к нему изредка.

— Когда собирается идти снова?

— Не знаю… Свекровь вчера напекла хлеба и лепешек. Может быть, и сегодня в ночь…

Взглянув на капитана умоляющими глазами, спросила сама:

— Что будет-то ему? Неужто расстрел?

— Судить будут обязательно. Там уж как суд решит. Но чем скорее он предстанет перед судом, тем легче будет для него, — убежденно закончил Бекренев.