По поводу одной очень обыкновенной истории - [9]

народом, вы приняли на себя его живые, движущиеся, изменяющиеся интересы, и сообразно с ними вы сами должны двигаться вперед, пока можете; а когда устанете или выбьетесь из сил, то остановитесь, пожалуй, но уж не говорите, что вы представляете народ, не останавливайте за собою тех, которые не устали, и, главное, – не подставляйте ногу тем, которые вас опережают».

При подобных рассуждениях обыкновенно генеральному прокурору, президенту суда и другим чинам делается не совсем ловко. Они чувствуют, что тут и совесть и логика их не совсем чиста. И вот почему, кажется, они так тщательно избегают прямого поставления вопроса, вот почему они стараются запутать простое дело, говоря о всеобщем избирательстве и тут же подбавляя уважительную свободу, медленный прогресс законов и т. п. Они, очевидно, боятся, чтобы Франция не заметила наконец, что в основании многих правительственных действий последнего времени лежит вовсе не забота о достойном поддержании интересов народа, вовсе не уважение к всеобщему избирательству, а просто личный произвол. Боязнь эта выразилась очень ясно и в процессе Монталамбера, который если может быть для нас интересен, то именно с этой точки зрения. Недостаток веры в самого себя, в свою силу и право выразился уже в том, что из-за ничтожной статейки подняли государственное дело. Правительство, усидевшее спокойно на месте после покушения 14-го января{15}, вдруг обнаруживает робость пред иллюзиями искреннего католика и легитимиста, – не любопытно ли это, в самом деле! Еще более выразилось сознание собственной слабости в том, что всячески старались придать процессу Монталамбера как можно менее гласности. В судилище были допущены только избранные, по особым билетам; журналам запрещено было говорить о деле Монталамбера; даже приняты были меры, чтобы стенографы не записывали речей адвокатов. Все это было, разумеется, и нерасчетливо, потому что предосторожности только более раздражили общее любопытство и процесс Монталамбера наделал такого шуму, какого бы, конечно, не было, если бы все дело ведено было обычным порядком. Наконец, всех изумил поступок императора Наполеона, когда он помиловал Монталамбера, не дождавшись, пока решение суда пройдет все инстанции. Известно, что подсудимый не принял помилования и объявил, что он подает на апелляцию и ожидает оправдания, а не милости. Неизвестно, будет ли он оправдан{16}, но отказ его принять прощение не мог быть приятен прощавшему. Все эти обстоятельства представляют нам не совсем в благоприятном виде современный порядок дел во Франции. Народ, правда, не замечает и, может быть, долго еще не заметит, что его suffrage universel служит орудием для обличений в процессах, подобных монталамберовскому; но когда-нибудь наконец он это заметит. Мы убеждены, что люди, полагающие, будто такими вещами, как всеобщая подача голосов, можно играть и злоупотреблять безнаказанно, жестоко ошибаются.

Примечания

Впервые – Совр., 1858, № 12, отд. I, с. 630–650, за подписью «Н. Т-нов». Вошла в изд. 1862 г.

Руководитель католической партии во Франции, видный публицист и оратор-парламентарий, граф Монталамбер пользовался симпатиями в либеральных кругах русского общества: в положительной оценке его книги «О политической будущности Англии» (1855) сошлись западники (Монталамбер об Англии. – РВ, 1856, август, кн. 1; Чичерин Б. Н. О политической будущности Англии. – РВ, 1858, т. 5) и славянофилы (Черкасский В. А. О сочинениях графа Монталамбера и Токвилля. – РБ, 1857, кн. 6). Сам процесс широко освещался в русской печати (Новое сочинение Монталамбера об Англии. – РВ, 1858, ноябрь, кн. 2; Процесс Монталамбера. – Архив исторических и практических сведений о России, кн. 3. СПб., 1859) с сочувствием к обвиняемому как к жертве деспотизма Наполеона III. В противоположность либеральной публицистике, Добролюбов, подчеркивая, что поведение французского правительства вполне соответствует природе режима, направляет острие своей критики против тех, кто не желает видеть этого, кто, боясь народа, хочет соединить «свободу» и «порядок», тем самым способствуя утверждению деспотизма. Политическая деятельность Монталамбера, являющаяся олицетворением такой близорукости и непоследовательности, послужила Добролюбову своеобразной моделью для рассмотрения явления либерализма, хотя он и не употребляет этот термин, имевший в то время иной и – для Добролюбова – положительный смысл. Заслуживает внимания полное совпадение суждений Добролюбова – о политической деятельности Монталамбера, его роли в установлении диктатуры Наполеона III, о процессе Монталамбера как симптоме кризиса этой диктатуры – с оценками Ф. Энгельса в статье «Преследование Монталамбера» (ноябрь, 1858; см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 642–646).

Либеральной линии поведения по отношению к деспотизму критик противопоставляет последовательную – демократическую. Таким образом, выясняя содержание либерализма, статья Добролюбова служила самоопределению формирующейся демократической идеологии.