По острию лезвия. Нравственно-публицистический очерк - [13]

На другой день позвонил Абубакару в офис. Пробиться не удалось: совещания, переговоры, бумаги – поесть не вышел. «Ну что же, – вновь зашептал мой язвительный внутренний голос, – глядишь и покроет убытки от юбилея банкир, экономя на обедах. Как тот купец из лесковского «Чертогона», что после разгульной ночи в «Яре» с битьем зеркал, с «лебедями» под ноги цыганкам и прочее шел поутру в трактир, заказывал самовар и выпивал его вскладчину с соседом – так выходило дешевле».

Ну, а если без ерничанья: торопится Арсамаков поболее дел переделать: ведь, как сказал на юбилее экс-председатель Госдумы России Г.Н. Селезнев, после пятидесяти год за три идет.

И, о господи, за общим разговором чуть не выплеснул «новорожденного» – почти ничего не молвил о впечатлении от его непосредственной близости. Извиняюсь. Выглядел юбиляр, как всегда, отлично, вел себя весьма прилично, легко, свободно и артистично. А одет был даже как будто небрежно. Но теперь, говорят, в этом весь шик. Другое дело его половина, жена красавица Майя, в облегающем точеную фигурку платье (вот уж никогда не подумаешь, что она мать четверых детей!), с шиншиллами на покатых плечах. Но тут уж ничего не попишешь – миллионерша. Да и заканчивать пора.

Какой же аккорд прозвучит в заключение? Чтобы такое сказать? А не огласить ли надпись, которую сделал я на подарке своем Бакару – на сундуке (декоративном, конечно, но все-таки сундуке)? Пожалуй.

Как знать, с намеком иль банально

Покажется кому-то вдруг,

А, может, даже и скандально:

Банкиру дарится…сундук.

Но, право, в этом нету смеха.

Что я имел, Бакар, в виду —

Деянья, страсти человека,

Скупого рыцаря, Гобсека

Стоят теперь в одном ряду.

И эта мысль не будет странной,

Коль вспомним то, что надо знать:

Разбрасывать есть время камни;

И время – камни собирать.

И тут без ёмкости надёжной

Не обойтись нам, старина.

К тому же, разве непреложно,

Что златом быть лишь кладь должна?

И ещё: не вспомнить ли давний наш разговор, возвращающий вновь на круги свои. «Нелегко быть чеченцем, – признался однажды Бакар, – хотя и надо соблюдать для этого всего лишь пять предписаний ислама, среди которых основное требование совершать молитву и помогать бедным». «Настоящим русским быть тоже не просто, – вторил я тогда ему, – не случайно же в нашем народе бытует присловье: нет тяжелее дела, чем богу молиться, родителей кормить, да долг платить».

А итог-то диалога, между прочим, давным-давно предопределили наши предки: бабушка моя Варвара Ивановна и почтенный аксакал из горного селенья Итум-Калинского района Чечни Алаз. Предопределили тем, что первая только и молила Господа, чтобы внук ее не перешел опасную черту, не позарился на чужой «пятачок» и не сгубил свою душу, а второй, напутствуя сына, внушал ему: «Уж если мы милостью Всевышнего рождены людьми, – то наш долг – ими остаться».

«Да, это счастье – родиться человеком, но высокий долг и тяжкий труд – им остаться», – таково теперь убеждение и самого Бакара. Я его разделяю.

Часть II По острию лезвия

Как и всем нам, войною непрошено,

Мне жестокое зрение выдано.

Константин Симонов

Исполнилось 15 лет изданию Администрации Президента Российской Федерации, носящему красивое и гордое название «Президентский контроль». Волею судеб мне пришлось быть у истоков его создания и возглавлять целых 10 лет. И все 10 лет – это хождение по острию лезвия.

Горит под танковыми выстрелами «Белый дом». Дмитрий Шабанов, заместитель начальника контрольного управления при Администрации Президента РФ, нервно ходит по своему кабинету на Старой площади, то и дело звонит домой – его квартира там, рядом с пылающим парламентом. Я, усевшись за стол Дмитрия, кстати, мы вместе работали вместе с ним в КНК СССР, ломаю голову, как написать представление на собственное назначение. Если его подпишет глава президентской администрации Сергей Филатов, быть мне ответственным редактором вестника, распоряжение о формировании которого на днях издал Борис Ельцин.

Филатов накладывает утвердительную резолюцию без проволочек. Трудно поверить, меня, который накануне расстрела Верховного Совета России освещал для газеты «Федерация» работу военного трибунала, где Ельцину вынесли смертный приговор, зачисляют в штат администрации царя Бориса, выдают постоянный пропуск в Кремль. Божественный промысл и только. Хотя в ту пору отнёс я происшедшее на счёт извечного российского разгильдяйства и собственной бесшабашности, именуемой отпетой отчаянностью.

Меня сажают в кабинет, вернее в зал заседаний КПК (да, да, здесь проходили недавно собрания Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, под водительством Пельше – некогда грознейшего фигуранта в аппарате Компартии) – одного. Рабочего коллектива у меня нет, материалов – тоже. А номер вестника должен появиться в свет немедленно. Выход один: напечатать справки, наработанные контрольным управлением за предыдущий год. Но что это за справки? – сплошной компромат на недавний коммунистический режим, которому я лично служил верой и правдой всю свою сознательную жизнь, искренне гордясь тем, что закончил в своё время не только МГУ имени Ломоносова, но и ВПШ при ЦК КПСС.