По обрывистому пути - [133]

Володя смеялся.

Сенечке не хватало учебников. Местный учитель обещал их достать в Енисейске. Володя договорился с учителем, что они станут вместе готовить способного ученика к экзаменам на аттестат зрелости.

Не оставляя своего замысла о побеге, Володя старался забыть свои походы с дядей Гришей на охоту, забыть о том, что ещё мальчиком умел на самодельных лыжах свергаться с самых крутых горок слободки… Он представлялся беспомощным.

— Вот попал — так попал! — вслух ворчал Володя при первых крепких морозах. — Не выдержу я тут у вас, утоплюсь с тоски, — говорил он Елизару Седых.

— Ой, брось ты, Иваныч! Ведь грех! — отвечал тот, в испуге крестясь. — Ведь тебя все любят. И зарабатываешь малость, однако, не голодаешь ведь, слава богу! Сходил бы ты на исповедь к батюшке, право, полегчало бы тебе!.. Должно, это грамота сердце тебе так печет. А ты удержися!

— Томит меня. Не могу… Хоть на охоту возьми меня! — вздыхал Володя.

— Да куды Тебе на охоту? Ты дома-то мерзнешь, однако! На лыжи-то стал надысь — у тебя разъезжаются ноги, аж девки смеются! Ну, пойдём, коль душе от того утешенье, — согласился Седых.

Народ выглядывал на улицу в окна и из ворот, прослышав, что «часовщик» идёт на охоту.

Володя шёл, отставая, неверным шагом, несколько раз наступил одной лыжей на другую, свалился в сугроб, наконец махнул безнадежно рукой и вернулся.

— Ты учись ходить-то, учись, однако! — кричали ему. — Ребятишки и то ведь ходят!

Но Володя возвратился в избу и дня три не показывался совсем на улицу. Когда к нему кто-нибудь входил, он лежал, неподвижно, укрывшись с головой, не отвечая на вопросы.

— Глядеть за ним надо! Удавится малый с тоски, — сказал как-то старик Седых.

— Иваныч, слышь, батюшка со становым об тебе говорил. Сказал, что ты смирный. Весной схлопочешь себе в Енисейск перебраться — все же город. Там веселей тебе станет! — утешал его Елизар.

Даже Сенечка поверил мрачному виду Володи.

— Не убивайтесь, Владимир Иваныч. Лесничий вам обещал хорошую работу достать, книг из города привезти. Потерпите, — уговаривал Сеня.

— Ладно, давай заниматься физикой, — остановил Володя.

Он понял, что совсем без союзника в побеге не обойтись.

— Поучишь меня на лыжах? — как-то спросил он Сенечку.

— Владимир Иваныч, давно бы!

— Только не днем. Днем люди смеются.

Лунным поздним вечером, почти под рождество, они пошли на поле.

Володя плелся за Сенечкой сзади, падая в сугробы и спотыкаясь, пока село не осталось сравнительно далеко позади.

— А ну-ка, Сенечка, ходу! — крикнул Володя, рассмеялся и пустился вперед по ровной снежной поверхности поля.

— Владимир Иваныч! Потише, там круча! — в испуге воскликнул Сенечка. — Да как ты так ходко побег, однако? — спрашивал он, пораженный, нагнав Володю и забывшись, что говорит с Володей на «ты».

— А вот так и побег! Понимаешь?! — значительно сказал Володя.

Тот радостно кивнул.

— Понимаю, Владимир Иваныч! — таинственно прошептал он. — Да вы ходок хоть куда! Я всё вдруг и понял…

Они побежали по полю легко и свободно, и Володя чувствовал, что ему не страшны ни расстояния, ни тайга, ни мороз.

— До Красноярска-то ведь без малого двести, — задумчиво, сказал Сенечка. — Звери тоже. Ружьишко бы надо!

— Надо. И деньги припас. Да не хочу покупать. Мне в избе держать его несподручно.

— А вы и стреляете?

— Ничего, попадаю. А всем-то сказал, что ружья не держал в руках. Купишь?

— Хоть завтра, — готовно ответил Сенечка.

— Нет, спешить-то не надо…

Войдя к себе в избу, Вюлодя зажег лампу и затопил печку, устроенную вроде камина. Голова была ясная. Сил было столько, что ему казалось, будто он может пройти легко и не двести, а тысячу верст.

И вдруг он увидал на столе, возле лампы, конверт с крупным почерком Аночки.

«С Новым годом, родной мой Володя! — писала Аночка. — Помнишь, ты в прошлом году сказал хорошие слова о наступающем Новом веке? Я очень верю, что эти слова исполнятся. Все говорит о том, что приходит светлое время. Жизнь стала радостно-беспокойной. Пусть себе глупые пингвины робко прячут в утесах свои жирные телеса. Беспокойство и буря — как хорошо! Посылаю тебе к Новому году журналы, газеты. Читай и радуйся! Радуйся за нас всех, что мы живем в беспокойное время. Может быть, где-нибудь встретишь моих однокурсников, передай им поклон, если они хорошо доехали, — писала Аночка, ловко сообщая об арестах друзей. — Они все такие шумные, что их и сейчас еще, кажется, здесь слышно. У меня все больше веселых и жизнелюбивых подруг, — вроде Фриды. Часто сходимся вместе, гуляем по улицам. Как я люблю Москву за то, что она такая шумная. Сколько на улицах встретишь студентов, курсисток, рабочих, полиции, солдат, казаков!..»

Наивное повествование и смешило, и волновало Володю, и радовало теплотой всего своего склада, словно разгоряченная уличной «прогулкою» по Москве Аночка сама вторгалась сейчас в его неприютное жилище. Разогретый лыжной прогулкой, он слышал в себе биение клокочущей молодой крови, горел любовью и к жизни, и к Аночке, и к настоящей борьбе.

4

У Наташи Головатовой разболелся зуб. Хочешь не хочешь — иди к зубному врачу. А тот посмотрел, полечил больной зуб, но сказал, что у неё появились признаки свинцового отравления.