По направлению к Свану - [4]

Марсель Пруст всегда решительно возражал против попыток объяснения тех или иных особенностей художественного произведения свойствами писательской личности. Боролся он и против назойливого отождествления литературных героев с их возможными реальными прототипами. С его точки зрения подобный метод истолкования и объяснения литературного произведения, в свое время настойчиво и убежденно применявшийся крупным французским критиком XIX века Сент-Бевом, был ложен и ошибочен в своей основе. Отрицая критический метод Сент-Бева, он доказывал, что художественное произведение есть результат обобщения фактов и явлений жизни, разными путями входящими в духовный опыт писателя. Роман поэтому есть детище творческого воображения. И поскольку воображение опирается на действительность и оперирует ее материалом, его создание обладает достоверностью и истинностью.

И его собственное произведение — «В поисках утраченного времени» — заключало в себе объективную и реалистическую картину общественной жизни. Образы и герои его романа не были проекцией личности писателя, масками его души, а представляли собой совокупность и систему характеров, отличающихся не только реалистической объемностью и жизненностью, но и высокой типичностью.

Как и все писатели-реалисты, Пруст стремился к обобщению истинных жизненных явлений. Он хотел быть и считал себя историком общества — того, которое он знал, — и изобразителем его нравов. Не случайно в «В поисках утраченного времени» часто возникает имя герцога Сен-Симона — автора знаменитых мемуаров, в которых он дал удивительно сочную, реалистическую и смелую картину жизни придворного общества эпохи Людовика XIV, его нравов, привычек, царящих в нем мнений и пороков. Мемуары Сен-Симона рассматривались Прустом как некий прообраз собственного произведения.

Вполне объяснимы нередкие обращения матери Марселя в сложных житейских случаях, когда ей нужно нечто посоветовать сыну или оберечь его от ошибочных решений, к переписке мадам де Севинье с дочерью, являвшейся для матери рассказчика своего рода настольной книгой. Переписка мадам де Севинье — этот классический эпистолярный нравоописательный памятник французской литературы — выполняет в романе Пруста своеобразную роль опознавательного знака, подтверждающего нравоописательность и прустовского произведения.

Ссылки на письма мадам де Севинье характеризуют не только духовный облик матери рассказчика, особенности ее культуры, воспитания и нравственных привычек, но и подтверждают типичность, повторяемость, историчность жизненных ситуаций, в которых оказывается герой романа. Еще большее значение имеют в романе многочисленные упоминания бароном Шарлю произведений Бальзака. Они не столько выражают аристократические претензии барона и его светские замашки, сколько должны вызывать аналогии между произведениями «Гомера Сен-Жерменского предместья», как Белинский называл Бальзака, и романом Пруста, между «Человеческой комедией» и «В поисках утраченного времени», действие которого развертывается в основном в тех же общественных кругах, которые привлекали внимание и создателя «Человеческой комедии».

Но как велико различие между этими произведениями! Если герои Бальзака были полны интеллектуальных и нравственных сил и уходили с арены истории борясь, то аристократы Пруста — эти порождения светских гостиных и салонов, бледные и изнеженные цветы умирающей культуры, лишенные воли к действию, — растрачивают запас жизненных сил или в бесплодных светских разговорах, мертвенном и бездушном выполнении правил этикета, или в удовлетворении своих порочных наклонностей, полностью их поработивших и обрекающих на неизбежное вырождение. Если Бальзак изображал закат французской аристократии в тонах высокого элегизма, то для Пруста характерна пессимистическая ирония. Но, прибегая к ней, используя ее как способ оценки нравственного и умственного состояния богатых классов, Пруст стремился придерживаться почвы реальности, не отступая от правдивого изображения того, что он наблюдал в обществе как сын этого общества. Поэтому роман его достоверно передает процессы распада и разложения социальной среды, считавшей свое бытие прочным и незыблемым. Однако Пруст, в отличие от писателей натуралистического или декадентского толка, не рассматривает этот процесс как нечто метафизическое или фатально непостижимое. Он раскрывает социальные причины, вызывающие общественный упадок и деградацию нравственности, находя объяснение им во вполне объективных условиях жизни. Главную из этих причин он назвал в «Обретенном времени», определив ее как усиление деклассированности аристократии, имея в виду ее неостановимое растворение в буржуазной среде, вульгарной и прозаичной, лишенной с его точки зрения значительных духовных и творческих потенций.

Подобный взгляд на состояние общества углублял реализм прустовского романа. Он строил свое произведение как многоплановое аналитическое исследование жизни. Поэтому «В поисках утраченного времени» обладает несколькими художественно-изобразительными слоями и различные части романа выполняют неоднородные тематические и идейно-проблемные функции. Первые его книги — «По направлению к Свану» (1913), «Под сенью девушек в цвету» (1919) — являлись своего рода семейной хроникой и романом воспитания, в которых в весьма добротной реалистической манере, с точными социально-психологическими характеристиками действующих лиц изображался семейный круг рассказчика и становление его личности. Книга «Сторона Германтов» (1920) в целом нравоописательна, несмотря на включение в нее столь драматичного, полного большой художественной силы эпизода смерти бабушки Марселя, игравшей очень большую роль в нравственном воспитании рассказчика и принадлежавшей к числу наиболее глубоко и реалистично выписанных образов романа. Раздел романа, озаглавленный «Содом и Гоморра» (1920–1922), точно соответствует своему названию: выдержанный в тонах сатирического гротеска, он посвящен изображению библейских пороков светского общества и содержит сумрачную картину распада в нем норм морали, ведущего таких персонажей, как барон Шарлю, а впоследствии и маркиз Сен-Лу, к человеческой деградации. Следующие книги этого раздела — «Пленница» (1923) и «Беглянка» (1925), — пожалуй, самые драматичные в романе, исполненные щемящего лиризма, рассказывали о человеческом одиночестве, недостижимости человеческой близости и взаимного понимания между людьми, о невозможности и обреченности любви в иссушающей чувства пустыне жизни. И, наконец, заключительная книга всего романа — «Обретенное время»