По миру с барабаном - [37]

Перед церемонией (мы провели ее все вместе в алтарной комнате, где раньше жил дядя Сэнсэя) нас основательно попотчевали кофе со сладостями, «чтобы громче пели». Кузина сразу же убирала со стола обертки поглощаемых гостями конфет. «Параноик чистоты», – посмеивалась дочка. Семья показалась мне веселой и дружной.

В этом большом доме алтарная комната – маленькая, все в ней какое-то игрушечное. Снова у меня возникло очень отчетливое ощущение «игрушечной» Японии. Все здесь создано словно бы не для взрослых, а для детей, которым стараются давать только самое лучшее.

Во время церемонии бабушка тоже била в барабан, как бы возглавляя мирян. Племянница и племянник все время сидели на корточках. В конце церемонии Тэрасава-сэнсэй рассказал своим родственникам о нашем путешествии. Потом он извинился перед нами: мы не знаем японского языка и не поняли, что обсуждалось. Может быть, даже хорошо, что разговор не мешал нам понять главное – отношения Учителя с родней. Когда в России мы будем переживать тяжелые семейные ситуации в связи с избранным нами монашеским путем, это воспоминание будет нам поддержкой и руководством.

По дороге на службу в храме Тама-додзё[53] зашли в дом бабушки (ей 77 лет – японский возраст счастья).

Когда мы прибыли в храм, церемония уже началась. На ней присутствовали только два монаха и монахиня. Я бил в большой храмовый барабан. Долго бить в него трудно. Тело гудит, руки дрожат, но бросить не хочется – увлекает борьба за сильный глубокий звук. Однажды Тэрасава-сэнсэй рассказывал, что, живя в Индии, он много времени уделял этому занятию. А Нитидацу Фудзии как-то попросил одну монахиню сочинить стихотворение – и оно пришло к ней, только когда она несколько часов подряд в слезах била в большой храмовый барабан.

После церемонии монахи сделали нам подношение четырьмя пакетами всяких продуктов. Сергей попытался отказаться, но монахи ответили, что, если мы не хотим сейчас взять, то продукты будут ждать нас здесь до следующего приезда в Японию… Проходя мимо кафе возле нашего дома в Омори, Тэрасава-сэнсэй наигранно вздыхал, что теперь мы не зайдем туда: ведь у нас уже есть еда. Обнаружив в тех пакетах несколько коробок кукурузных хлопьев с истекшим сроком годности, я понял истинный юмор монахов из Тама-додзё…

Дома много народа. Окора-сан перед отъездом на гастроли в Польшу собрал друзей. Мы познакомились с африканцем из Сенегала. Худой молодой человек с бородкой, совсем не сутулится, что не очень характерно для людей большого роста. У меня в голове пронеслась смешная мысль: как бы он не уронил с такой высоты свою голову. Сенегалец похвалил нас: «То, что вы делаете, – прекрасно». Он барабанщик. К своему инструменту, который напоминает круглую тумбочку, относится как к священной вещи. «Это – моя жена», – погладил сенегалец свою «тумбочку». За час он может изготовить три таких. Если не играть каждый день, из барабана уходит душа, считает он, и тогда надо идти к своему учителю, чтобы он «воскресил» барабан.

16 октября 1994 г. На утренней церемонии Сэнсэй говорил о множестве более совершенных миров вокруг нас, которые мы не способны увидеть. Нам кажется, что мы живем просто в доме в районе Омори, но на самом деле все гораздо сложнее. Лотосовая сутра дает частичное описание этих других миров, других существ… Они очень помогают нам в нашей практике, хоть мы и не подозреваем об их существовании. Ведь у нас нет собственных добродетелей…

После завтрака мы занялись приведением в порядок садика вокруг дома. Вечером поехали в храм Нитирэн-сю на важную встречу с Исии-сёнином и другими монахами, пригласившими нас в Японию. Семье одного из них, Накайя-сёнина, принадлежит этот переходящий по наследству храм.

Все храмы в Японии являются частной собственностью; по сути, это личные дома монахов; здесь сильно развита клановость. Поэтому преподобный Нитидацу Фудзии и создал новый орден, монахи которого не имеют никакого имущества, как это было в общине Будды Шакьямуни. В основном же монахами в Японии становятся по наследству. Может быть, это обычное явление, когда религия прирастает к какой-то одной стране, из духовного Пути превращаясь в национальный обычай? И, чтобы вернуться к своим истокам, не должна ли религия искать совершенно новую почву? Ведь ищущий Путь радуется трудностям! В конце концов, сам Будда Шакьямуни выступал как революционер по отношению к национальным верованиям индусов. Так что нечего удивляться словосочетанию «русский буддист».

С этого и начался наш долгий разговор со старшими монахами храма Нитирэн-сю. Исии-сёнин отметил, как необычно для них видеть молодых людей, ставших монахами не по семейной традиции и не в буддийской стране, и как им хотелось бы поэтому пообщаться с нами. Один из наших собеседников, Андо-сёнин, хорошо владеющий английским, сказал, что сейчас мы имеем уникальную возможность задать любой вопрос сразу нескольким опытным японским монахам.

Не каждый из нас смог оценить этот редчайший шанс… Мы узнали, что буддисты Японии бьются над решением одной из важных проблем современности – когда человека можно считать действительно мертвым, чтобы немедленно трансплантировать его здоровые органы больным людям. В Америке критерием служит остановка деятельности мозга. Но японцы не торопятся подвергать врача риску стать убийцей.