По методу профессора Лозанова - [23]

— Соображения ценные, — проговорил задумчиво Александр Иванович. — Да только от директора треста до этих подразделений слишком большая дистанция.

— Правильно. Тут и я в тупик зашел.

— Ну что ж, Кирилл Викторович, — Крымов подписал пропуск Хрунину, — спасибо за помощь. Извините, что оторвал от дел.

Они обменялись рукопожатиями, и Хрунин пошел к выходу из кабинета, вдруг остановился, обернулся, спросил:

— Александр Иванович, а вам не знаком Ник Адамс?

— Ник Адамс? А он кто?

— Наверное, ваш коллега.

— Это ошибка, Кирилл Викторович, — беспечно улыбаясь, говорил Крымов. — В нашей конторе иностранцы не работают.

Домой Крымов приехал около восьми.

В начале десятого за неимением лучшего лег спать. Но не прошло и часа, как он вскочил, принял душ, оделся и вышел из дома — просто так пройтись.

А еще через час он катил на автобусе по уже уснувшим улицам.

Крымов просунул голову в кабину водителя, что-то сказал. Тот кивнул в ответ, метров через сто двери с треском раскрылись.

Он довольно быстро дошел до будки телефона-автомата, набрал номер.

— Извини, что так поздно, Кузьмич, — говорил Крымов. — Да ничего не произошло… Одиночество случилось. О-д-и-н-о-ч-е-с-т-в-о. Жена в экспедиции, сын на сборах. А я тут ехал мимо… Что ты говоришь? Мимо тебя никуда уж не доедешь? Дороги нет? — Засмеялся. — Ну, тебя захотелось повидать… Нет, ты лучше спускайся вниз. Пройдемся немножко… Тебе хорошо — на воздухе часто бываешь, а я кабинетный работник. У меня гиподиномия… Ну, выходи.

Уже через несколько минут они неторопливо шли рядом по темной улице. Рядом с Агеевым Крымов казался старше своих лет.

— Хотел к вам завтра с самого утра зайти, — говорил Агеев. — Новость есть одна. Вроде, важная. Оказалось, что строительно-механизированная колонна, делами которой я занимался, подчинялась тому самому тресту, где директорствовал Мельников.

— Ну и что?

— Злоупотребления мы вскрыли очень серьезные. Конечно, все это требует еще серьезной проверки, но вряд ли Мельников совсем уж ничего не знал про все эти художества.

— Предполагаешь, что он к этому был причастен.

— Вы же учили не думать плохо о людях. Я стараюсь. Возможно, Мельников не имел с этого никаких дивидендов. Но зачем-то покрывал? Зачем? Или — за что-то?

— Дело ведет Киселев?

— Он самый.

— А как на курсах?

Агеев неопределенно пожал плечами:

— Пустая затея?

— Возможно, согласился Крымов. — Знаешь, не так давно один мой знакомый пригласил меня на просмотр американского фильма. Название не помню. Сюжет был такой. Капитан огромного пассажирского лайнера получает шифрованную телеграмму: «На борту вашего судна маньяк-убийца».

— В общем, фильм по нашей части.

— Именно. И вот все зрители начинают думать: кто же из пассажиров этот убийца. Вот, пожалуй, этот. Нет — тот. Нет — это, конечно, джентльмен в пробковом шлеме и в шортах. Нет, скорее дама с собачкой… Ну, и так далее.

— Вроде как я на лозановских курсах? — догадался Агеев.

— Похоже, — согласился Крымов. — А главное, понимаешь, два часа подряд ждешь, когда же он начнет убивать…

— И что? — не выдержал паузу Кузьмич.

— Не убивает. А лайнер тем временем уже приходит в порт назначения. Причал оцеплен полицией, и по решительному виду людей в штатском догадываешься, что каждый второй встречающий — агент ФБР. У них в руках фотографии убийцы.

— Но зрители, конечно, ее не видят?

— Молодец! — похвалил Крымов. — И вот, наконец, пассажиры спускаются по трапу и проходят через полицейско-фебеэровский кардон. Вот прошел один из подозреваемых — не схватили. Вот второй — тоже нет. Вот джентльмен в пробковом шлеме и шортах — не он. Вот дама с собачкой — тоже не она. Вот прошел последний пассажир, и он не — убийца-маньяк. Значит, думает в ужасе зритель, кто-то из команды? Но и вся команда спокойно сходит по трапу. Остается всего один человек.

— Капитан! — выдохнул Агеев.

— Да! — воскликнул Крымов. — Но вот незадача — и его пропускают. Более того, полицейские и агенты ФБР начинают покидать причал. И вот тут-то голос за кадром сообщает, что произошла ошибка — убийца-маньяк плыл на другом пароходе. Ей богу, Кузьмич, я никогда — ни до, ни после — не чувствовал себя таким обворованным.

— Понял, — сказал Агеев. — Я и говорю, что напрасно загружал себя английским.

— Ты знаешь, что скромность — штука хорошая, и я это знаю. Но на курсы ты ходил не зря. Ты даже превзошел мои ожидания.

— Как это?

— Ты расшевелил этих людей, — сказал Крымов. — Они при мирились со смертью Мельникова — ничего, мол, уже не поделаешь, а ты, именно ты, заставил их как-то встрепенуться.

— Ну и результат замечательный. Ноль целых и столько же десятых.

— Да ты что, Кузьмич? Мы на верном пути к разоблачению преступника. Смотри, как много нам уже известно. Мельников знал или, скорее всего догадывался, кто анонимщик.

— Если б еще можно было установить с ним связь, — усмехнулся Агеев.

— А связь есть. Ващенко вспоминает, что он сказал: «Это я виноват со своей беспринципностью». Сазонов рассказал, что Мельников обозвал анонимщика гадом ползучим и…

— И крокодилом несчастным, — дополнил Агеев.

— Правильно. А Мельников еще и добавил: «Как же я тебя, крокодилище, раньше не разглядел? Как же я поверил твоим крокодиловым слезам!»