По методу профессора Лозанова - [12]

— А потом — пагубные страсти? Кино, вино и домино? Или покруче — водка, лодка и молодка?

— Задам я вам, отрок, небольшую задачу. Жил-был человек. Была у него красавица жена, хорошая квартира. И друг верный. Спрашивается: что должно было произойти, чтобы в один не слишком прекрасный миг он всего этого лишился? Задача решается в одно действие.

— Проще простого, — сказал Агеев. — Человека этого посадили.

— Глупости. Красавица жена носит передачи, верный друг добивается в инстанциях снисхождения. А квартира — куда она денется — живи не хочу.

— Тогда так. Он с женой попадает в автомобильную катастрофу. Со смертельным исходом. Верный друг умирает от тоски. А в квартире поселяются очередники райисполкома.

— Неслабо, — одобрил Курышев. — Вы в детстве, Всеволод Матвеич, стишками не баловались? Это я к тому, что с фантазией у вас все в порядке и с образным мышлением тоже… Задачу усложняю: все трое живы и двое из них даже, похоже, счастливы.

— С этого бы и начали. Тоже мне задачка. Красавица жена спуталась с верным другом…

— Зачем же так грубо?

— Ну, полюбила его. А верный друг, оказывается, уже давно пылал к ней страстью. Только чем-то они должны были пожертвовать и оставить мужу, бывшему, квартиру, чтобы он не вкалывал на шабашке на кооперативную.

— Есть такая поговорочка: «Он не так глуп, каким он кажется, когда вы его узнаете поближе».

— Спасибо. Только одно непонятно, — проговорил Агеев. — Зачем из треста было уходить?

— Чтобы с бывшей женой не встречаться, поскольку она тоже там служила.

— А зачем…

— За работу, отрок. За работу. А то нужную сумму не получите, а это ведь бог знает к каким последствиям привести может…

Георгий Анатольевич Лебеденко производил впечатление человека потертого, тронутого молью, хотя на нем был дорогой костюм, на галстуке сверкал зажим старинной работы с красивым камнем, может, и рубином, и часы Георгий Анатольевич носил старинные, массивные, золотые, и такой же массивный старинный перстень украшал его безымянный палец. Перстень был великоват, и Лебеденко, любуясь им, то поглаживал его, то крутил вокруг пальца. И костюм, который сидел идеально, и все прочие аксессуары были словно не его — из пункта проката, что ли, с чужого плеча.

То, что Лебеденко находился в РОВД, и напротив него сидел Крымов, задавал ему всяческие вопросы, казалось, ничуть Георгия Анатольевича не смущало.

Объяснив, что образование у него высшее — экономический факультет МГУ, Лебеденко без всякой связи заметил, что нынче жаркое лето, все время мучит жажда. И кивнул на сифон, стоявший на небольшом столике.

— Позвольте? — И, не дождавшись ответа, налил стакан до краев, с удовольствием, смакуя, пил. Рука слегка подрагивала. Перехватив выразительный взгляд Крымова, с интересом взирающего на дрожащую руку, улыбнулся уголком губ. Спросил:

— Думаете — злоупотребляю?

— Я просто знаю об этом.

— Еще бы! Общественность у нас на высоте. Хороший нюх, мертвая хватка.

— Да бросьте вы, Георгий Анатольевич, — миролюбиво проговорил Александр Иванович. — Ни нюха, ни хватки. Иначе давно бы вас привлекли.

— А за что?

— Три с половиной года не работаете, а еще спрашиваете. С последнего места вас уволили за прогулы. Или, может быть, уволили тогда незаконно?

— Да как вам сказать?

— Лучше всего откровенно.

— Видите ли, я работал инженером-экономистом в одном в общем-то приличном учреждении. Не скрою от вас: пупа на работе не рвал. Но дело свое знал. Тоска меня иногда охватывала неописуемая. Жалование — 180 рублей, перспективы — нулевые…

— Так какие же перспективы, если пупа не рвать?

— Я, понимаете, Александр Иванович, — правильно? Хорошая у меня память на имена? Так вот смысл жизни — в чем? Я — холост, детей нет.

— Никогда не были женаты?

— Не был. Да и зачем? Если б встретил ту, единственную… но, увы. Встретил многих. Добрые, славные, отзывчивые. В гости приходили с удовольствием, бокал вина принимали с удовольствием, от всего остального тоже никто не отравился.

Крымов вздохнул:

— Я вовсе не просил посвящать меня в интимные подробности вашей жизни.

— Да разве теперь это интим? Вот откуда, скажем, у гражданина большие деньги или сундуки ломятся от дефицита и холодильник — это вот интим. А остальное — проза.

— Именно прозаическая сторона вашей жизни, — проговорил Крымов, — меня как раз интересует.

— Понимаю. Три с половиной года не работаю, а живу, как передовик, лауреат и новатор. Да?

— Вот-вот.

— Александр Петрович…

— Иванович.

— Извините. Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что получая зарплату 180 рублей в месяц, он купил автомобиль, не верьте.

— Не поверю, — пообещал Крымов. — Но вы своей жизнью доказываете как раз обратное.

— Я — исключение. Я перед законом чист, как бутон майской розы перед рассветом. Светлая память Варваре Лукинишне! Светлая память!

— Если можно, понятнее для непосвященных, — попросил Александр Иванович.

— А вы ничего не знаете? — понизил голос Лебеденко. — Варвара Лукинишна — родная мама моей покойной мамы, моя бабушка, почив в бозе три с половиной года назад, оставила мне наследство.

Он захихикал.

— Чтоб вы не придирались к покойной старушке — светлая ей память — вскрою всю подноготную ее небольшого, но приличного состояния. Ее отец — Лука Спиридонович — был известным ювелиром еще тогда, в ту пору, по другую сторону горизонта. Ну, до Октября 17-го. А муж — уже мой родной дедушка, Александр Михайлович, был удачливым изобретателем уже в наше, благословенное время. Его изобретения внедрялись, и скажу вам — отличные он получал дивиденды. И представляете: какое везение! Я единственный родственник! Главное — единственный наследник! На книжке бабушки — светлая ей память — 60 тысяч рублей, нотариально мне завещанные, и дачка в Абрамцево, которую у меня оторвали с руками, всего за двадцать. Торги не моя стихия.