По имени Шерлок. Книга 3 - [15]

Я снова принялся рассматривать злосчастный обломок. Да нет, восстановить его просто невозможно! Если не знать, чем этот искореженный, местами даже как будто изжеванный фрагмент был изначально, то из него можно сделать в итоге что угодно. Что же мне с ним делать?

И тут я вспомнил дядино письмо, в котором он говорил о том, что знания механики могут пригодиться, чтобы раскрыть тайну, которая не поддалась моим родителям. Это ведь не просто дядино предположение, отнюдь! Я, обманутый реальностью этого мира, все время забываю, что живет он, все-таки по чужим законам, и то, что мне может казаться простым совпадением, на деле является подсказкой, которую я должен увидеть, понять и использовать.

Итак, что же мне может рассказать этот обломок, какие тайны он хранит?

Я попытался всмотреться в него максимально пристально, как смотрел на предметы, скрытые свойства которых хотел увидеть. Но, к моему удивлению, я не увидел ничего — ни названия предмета, ни его свойств, ни даже минимальных требований для его распознания. Дальнейшие усилия ничего не дали, я только почувствовал жжение под веками и нарастающую головную боль.

Да что за черт! То ли у меня не хватает способностей, то ли просто в этом обломке вовсе нет ничего таинственного, и дядя ошибся. Я раздраженно отбросил его в сторону, немного не рассчитав силу. Тот, жалобно звякнув, стукнулся о стену, и укатился под кровать.

Так, стоп! Что я, в конце концов, творю? Этот несчастный кусок механизма не виноват в том, что я зол, разочарован и хочу спать. Вздохнув, я полез под кровать.

Сон окончательно прошел. Крутя обломок в руках, я сидел на краю кровати и пялился на него без единой мысли в голове. Интересно все-таки, что же это такое? Действительно, ни на что не похоже. Видимо, когда-то, весь механизм был прикрыт неправильной формы кожухом, который частично сохранился с одной стороны. Если предположить, что устройство было симметричным, целиком вот таким округлым, как сохранившийся участок, то, что это могло быть? Чья-то маленькая голова? Яблоко?

Я попробовал мысленно представить покореженные и оплавленные пружины и шестерни целыми, но воображение отказывало. Закрыв глаза, минуту посидел, стараясь ни о чем не думать.

А вот теперь заново. Вот наш несчастный — сплавленный с одной стороны в единый монолит, искореженный, раздавленный, беспощадно уничтоженный. Что же могло произойти с этим, когда-то прекрасным, образцом механического искусства? Я вдруг почувствовал странную жалость, как будто увидел не просто скопище медных деталей, а больное, страдающее живое существо.

И вдруг что-то изменилось, я четко и ясно увидел висящий в пустоте механизм. Он был тем же, и не тем одновременно — пропала патина, на глазах исчезали царапины, расправлялись вмятины. Начали появляться отсутствующие детали, они были призрачными, полупрозрачными, как бы фантомными и настоящими одновременно, при этом плотно прилегали к реально существующим и явно составляли с ними одно целое.

Прошло всего несколько десятков секунд, а перед моим мысленным взором был уже не искореженный осколок, а явно целый предмет. Его форма была мне очень знакома, но я не мог поверить в то, что видел. Неужели, это… сердце?

И, как бы в подтверждение моих предположений, по нему вдруг пробежала волна дрожи, каких-то судорожных сокращений и оно забилось, забилось, как бьется настоящее, человеческое сердце. Механическое сердце, покрытое бликующим медным кожухом, сквозь его отсутствующую, призрачную половину я видел движение шестерней и шатунов, пульсацию пружин. Абсолютно искусственное, и между тем — живое.

В этом ли заключается секрет, ради которого я изучал механику? Чтобы понять, что древние люди были, не просто равны моим современникам в мастерстве, а значительно превосходили их?

Представление, меж тем, еще не закончилось. Я понял, что процессом не управляю, и мне осталось лишь завороженно наблюдать, как вокруг ритмично бьющегося сердца возникают все новые и новые детали, складываясь в столь узнаваемый силуэт — оскаленная пасть с десятками острейших зубов, мощные лапы, оснащенные длинными когтями, небольшие, относительно размеров туловища, крылья, которые вопреки всем законам аэродинамики держали массивное тело в воздухе.

Мифический зверь, который не существовал в реальном мире, воспетый бардами и сказочниками, хранитель несметных сокровищ и похититель принцесс, тут, почему-то, сделанный из пружин и шестеренок, его величество, дракон. Он изогнул шею, распахнул пасть в беззвучном рыке, глаза засветились сине-фиолетовым светом.

— А внутре у ней неонка, — видимо от шока, абсолютно некстати вспомнил я. Глаза дракончика, который был бы весьма грозным, если бы не полуметровый размер, разгорались все сильнее, их сияние вдруг стало нестерпимо ярким, залило все вокруг, затем угасло. Вместе с ним пропал и сам дракон.

И вдруг, из глухой черноты, как на поверхность темного пруда, стали выплывать картины. Они замелькали перед моими глазами, мгновенно сменяясь новыми, опять и опять, раньше, чем я успевал что-то рассмотреть. Какие-то деревья, зелень, смеющиеся, загорелые до черноты лица, снова зелень, каменная кладка, небо, вдруг гостиная какого-то дома, снова сплошная стена деревьев, опять небо, потом вдруг вид на горы, как с высоты птичьего полета, огромная белоснежная плита, залитая чем-то красным, и вдруг, лицо улыбающейся рыжеволосой женщины.