По городам и весям - [20]
Если она искренняя, — идейность ее легко переходит в сварливость и неуступчивость… Если — шкурница, соединяет в себе все пороки мелочной мещанки с ломаньем под «идейную», полным отсутствием домовитости и необходимой в каждом браке известной доли минимальной сентиментальности…
И вот на деле браки с коммунистками редко бывают счастливыми… Матерями, напротив, они чаще всего бывают самыми нежными, бережными… Отношение их к детям самое неплакатное и ничего общего не имеет с идеалами социального воспитания, закаливания, пионерского движения… И далеко не каждая ответственная мамаша пускает своего ответственного детеныша в ясли, детский сад, пионерское звено, где он — упаси Боже! — может набраться вшей и инфекций от «неквалифицированных» детей…
Не может быть никаких сомнений, что беспартийному устроиться в доме Совета почти невозможно; и что — с другой стороны, нигде во всей Москве жилец не найдет столько чисто технических удобств, как именно в домах Совета… И все-таки — как заблуждается тот наивный обыватель кубической площади, который завидует «счастливым» коммунистическим семьям из Дома Совета! Они вовсе не счастливы. Ибо коммунисту среди коммунистов все равно не житье…
Если обыкновенному смертному соседи могут сделать лишь двух сортов гадость — выселить его с кубической площади или донести на него фининспектору, — то сколь многогранно, разнообразно и пикантно может подложить свинью коммунисту сосед-коммунист.
Распространить слух, что тот когда-то тайком перекрестился… Привлечь к компрометирующему процессу за эксплуатацию прислуги… Объявить оппозиционером… Свить быстрорастущие легенды о буржуазном окружении… Выискать и присочинить соседу буржуазных родных… Ославить анархистом-индивидуалистом… Одним словом, если прочему советскому гражданину можно напакостить слева, то коммунисту можно в любое время подстроить пакость и справа и слева…
— Вон соседка мне всячески старается навредить… — с невинным видом жаловалась мне одна коммунистка. — А за что, спрашивается? За то лишь только, что я про нее заметку пустила в стенную газету — «Партийные в Бога верят». — А я против нее ровно ничего не имею… Просто у меня в тот момент темы не было. А писать в стенную газету — нужно… Дай, я думаю — напишу про нее…
А в общем — быт, как быт… И люди они немногим хуже всех прочих… И только одна мысль, простая и неотвязная, вертелась у меня в голове:
— Почему эти люди считают себя коммунистами?
Письмо пятнадцатое
ПОЛНЫЙ ПОКОЙ. КОЗЛОВ
— А воровство у вас здесь в Козлове случается?
— Редка-а… Чавой-то не слыхать.
— А трамваи есть?
— И где-и уж там!
— Театр есть?
— Как же! Как же! кажную зиму гастролеры ездиют.
— А проституция есть?
— Эта бывает — случается. По главной улице ходют. Да вон она, проституция, идет! — указал мой собеседник кнутом на густо напудренную широкобедрую девчонку лет пятнадцати с челкой на лбу…
— А нищие есть?
— Этого сколько угодно. На базаре. Да и так тоже.
Так нащупывала я город Козлов по дороге с вокзала в гостиницу. Трамвай, частые и крупные уголовные преступления, уличная проституция и постоянный театр — вот атрибуты города. Если они отсутствуют, то налицо просто большое село, почему-то именующееся городом.
Но нищие в Козлове все-таки есть. Извозчик говорит, что много. Значит, в Козлове много пришлого элемента.
— Вот она, гостиница то-ись, куда мы едем! — опять указывает извозчик кнутом. У входа милиционер и другой парень — в штатском — затаскивают в двери двух девчонок. Те сначала идут, потом начинают упираться. Конфузятся. Боязливо оглядываются по сторонам. Наконец, одна из них, та, что повыше, говорит, отходя вместе с подругой в сторону, кавалерам:
— Проходите… Мы потом придем…
Внизу, под гостиницей — ресторан. Народа в нем немного: я, зашедшая поужинать с дороги, и двое толстопузых за соседним столом.
Толстопузые под хмельком. Один из них, тот, у которого пузо потолще, бахвалится:
— Мне, черт их мать… что при старом режиме, что при большевиках, житье не горькое… Конечно, раньше все почету больше было… Бывало, все — Семен Иваныч… Везде — Семен Иваныч… Всему Семен Ваныч — голова… Да ты, небось, помнишь?
— Как же, Семен Иваныч, как же… Как не помнить! — заторопился второй, у которого пузо поменьше.
— Однако, и теперь живем. Чем не хорошо? Вот многие на милицию жалуются. А я, наоборот, одобряю. Потому, я сейчас здесь пью, а кто меня домой отвозить будет? Милиционер… Он уж меня сколько раз домой привозил… Мне же покойнее: так я под хмельком и поскользнуться могу, ногу-руку вывихнуть…
— А намедни… — тут рассказчик наклоняется ближе к собеседнику и дряблым от смешка шепотом продолжает:
— не один я был… С дамочкой… И я — во хмелю, — сам себя не помню… И дамочка под хмельком… Милиционер нас двоих домой и доставил на извозчике… Жена отворила, меня приняла, а на нее показывает: «Эта, — говорит, — не наша».
В гостинице я ночевала всего лишь одну ночь. На другой же день перебралась на частную квартиру. К священнику.
Священник относился ко мне бережно-почтительно, как к динамитному патрону (не коммунистка ли еще, чего доброго?) и все расспрашивал о московских новостях. О своих местных делах распространялся крайне неохотно. Был он на всякий случай (а может быть, и искренне) живоцерковником.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Фантастическая история о том, как переодетый черт посетил игорный дом в Петербурге, а также о невероятной удаче бедного художника Виталина.Повесть «Карточный мир» принадлежит перу А. Зарина (1862-1929) — известного в свое время прозаика и журналиста, автора многочисленных бытовых, исторических и детективных романов.
В книгу вошел не переиздававшийся очерк К. Бальмонта «Океания», стихотворения, навеянные путешествием поэта по Океании в 1912 г. и поэтические обработки легенд Океании из сборника «Гимны, песни и замыслы древних».
Четверо ученых, цвет европейской науки, отправляются в смелую экспедицию… Их путь лежит в глубь мрачных болот Бельгийского Конго, в неизведанный край, где были найдены живые образцы давно вымерших повсюду на Земле растений и моллюсков. Но экспедицию ждет трагический финал. На поиски пропавших ученых устремляется молодой путешественник и авантюрист Леон Беран. С какими неслыханными приключениями столкнется он в неведомых дебрях Африки?Захватывающий роман Р. Т. де Баржи достойно продолжает традиции «Затерянного мира» А. Конан Дойля.
Впервые на русском языке — одно из самых знаменитых фантастических произведений на тему «полой Земли» и тайн ледяной Арктики, «Дымный Бог» американского писателя, предпринимателя и афериста Уиллиса Эмерсона.Судьба повести сложилась неожиданно: фантазия Эмерсона была поднята на щит современными искателями Агартхи и подземных баз НЛО…Книга «Дымный Бог» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций произведений, которые относятся к жанру «затерянных миров» — старому и вечно новому жанру фантастической и приключенческой литературы.