По головам - [5]

Кривошеев в ответ улыбнулся.

– Не зная тебя, дружище, подумал бы, что ты ко мне пристаёшь.

Дитрих отмахнулся.

– Ты не в моём вкусе: да и причёска ужасная. В Союзе разве не знают о существовании моды?

– К сожалению, в Союзе много о чём не знают, – ответил Кривошеев, когда они поднимались по центральной широкой мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, на пятый этаж, где располагалось американское направление. – Но ты мне лучше скажи, как поживает фрау Миллер?

В отличие от большинства немцев, Дитрих Миллер, прожив значительную часть жизни в Москве, будучи, как и Кривошеев, студентом МГИМО, русский сарказм, как форму «острого юмора», понимал. Потому и ответ оказался соответствующим.

– Просто прекрасно! От того, что даже не подозревает об этом, – и тут же задал аналогичный вопрос. – Ну, а как у тебя обстоят дела на личном фронте?

– У нас с браком намного строже, чем у вас, – сказал Кривошеев, хлопнув Дитриха по плечу, – моральный облик сотрудника. Потому своим, как у нас говорят «тылом», я обзавелся. Обычная советская семья чекиста в государственной двухкомнатной квартире.

– Однако, – иронично ухмыльнулся Миллер. – Константин, ты не в курсе, как поживает Светлана, стройная блондинка с переводческого факультета?

– Какая Светлана? – не сразу понял Кривошеев.

Они как раз поднялись на пятый этаж, и Дитрих, чувствуя себя неуютно от заданного вопроса, остановился.

– Ну-у-у, – протянул он, – Светлана, что стриглась всегда под каре.

Кривошеев чуть мотнул головой.

– Не припоминаю.

– Чёрный кашемировый свитер!

– А! – воскликнул Кривошеев. – Смирнова?

И Дитрих, улыбаясь, утвердительно кивнул, словно ребёнок, которому предложили купить конфеты.

– Так Светлана и есть моя жена, – не без удовольствия сказал Константин.

В глазах Миллера пронеслось секундное разочарование: вспыхнувшая в первые годы учебы в МГИМО огромная симпатия к русской девушке Светлане Смирновой за столько лет так и не прошла. И как понимал Дитрих, вряд ли пройдет. Такое сильное чувство возникает единожды и на всю жизнь, но она распорядилась так, что досталась Светлана его лучшему другу.

«Чему быть, того не миновать», – говорила русская пословица.

– Константин, какими судьбами занесло в наши края? – уже по-рабочему серьёзно спросил Дитрих Миллер.

– Работа, – лаконично ответил Кривошеев и добавил, – поднимаемся, а такое ощущение, будто никуда и не уезжал. Все, как у нас: мрамор, красные ковровые дорожки, даже неприветливые сотрудники на КПП.

Миллер, улыбнувшись, хлопнул друга по плечу.

– Все лучшее взяли у «старшего брата».

– Ну-ну, – иронично ответил Кривошеев, – а автомат с газировкой на каждом этаже?

– Рад видеть, Константин, что чувство юмора ты не потерял, несмотря на специфику работы.

Кривошеев сделал наигранно удивлённое выражение лица.

– А, что? Похоже, что я шутил?

И оба друга рассмеялись.

* * *

Перед входной дверью в кабинет подразделения контрразведки американского направления Министерства Миллер остановился, чтобы предупредить:

– Константин, – сказал он серьёзным тоном, в котором читались нотки легкого волнения, – у нас новый сотрудник, которого ты не знаешь. Прошу немного политкорректности в поведении при знакомстве.

Кривошеев, не до конца понявший друга, в ответ просто кивнул, подразумевая «О чем речь!».

– Хорошо, – сказал он, в то время как Дитрих открыл дверь, приглашая Константина зайти, – я сама аккуратность.

Но когда перед его взором предстал новый сотрудник, он не удержался и как-то инстинктивно выпалил по-немецки:

– Mein Gott![6]

Новый сотрудник, будучи привлекательной русоволосой шведкой немецкого происхождения по имени Ирма Йохансен, напряглась, услышав от вошедшего вместе с Миллером незнакомого мужчины восклицание, которое обычно слышала от всех представителей сильной половины человечества. Дитрих же после такой реакции Кривошеева сник.

– Ты видел её грудь?! – воскликнул шепотом Кривошеев, изредка бросая короткие взгляды на Ирму, пока Миллер уводил его в другой кабинет, где трудились остальные сотрудники направления. – Это просто что-то неописуемо прекрасное.

– Да, да, – пробурчал в ответ Дитрих, понимая, что снова придется извиняться перед Ирмой.

Но с другой стороны, что он, Дитрих Миллер, может поделать, если у всех мужчин при виде неё возникает такая реакция? Именно ничего, разве только приносить за них извинения, поскольку он начальник.

– Дитрих! – не унимался Кривошеев. – Дитрих! Дитрих!

– Я понимаю, – Миллер закрыл за ним дверь в кабинет, где находились другие сотрудники подразделения, состоявшего из четырех человек, не считая самого Дитриха, – но ты же мне обещал проявить политкорректность в отношении Ирмы.

– Только в отношении нового сотрудника, – парировал упрек Кривошеев, – но ты не обозначил, что новый сотрудник – это фантастически привлекательная женщина.

Находившиеся в кабинете люди оторвались от работы.

– Константин, – отрезал Миллер, – только потому, что ты мой друг и прибыл из Союза, я пропущу твои слова мимо ушей, будто ты их и не говорил.

– Дитрих! – Кривошеев настаивал на своем. – Ты не прав! Совершенно не прав, хотя бы потому, что не сообщил всей необходимой для проявления политкорректности информации.