По эту сторону зла - [31]

— Пусть вы даже правы, — согласился Манн. Но тут же возразил сам себе: — Только зачем она со своим практичным умишкой лезет в переделку книг, которые не ее ума дело?

— Ясно зачем — чтобы они лучше продавались. Книги нашего возлюбленного кумира в ее редакции гораздо понятнее простым людям, чем его оригинальное творчество. Не все же такие изысканные читатели, как мы с вами.

Манн не поддался на лесть.

— Значит, это для простого читателя она включила в оглавление будущей книги главу «Порода и родословная»? Мне кажется, это глава была бы более уместна в ненаписанной книге Бернарда Фюрстера, покойного супруга Лиззи.

— А вам не все равно, что в оглавлении этой новой книги будет?

— Еще как не все равно! Там на титульной странице написано — Архив Фридриха Ницше, генеральный директор Томас Манн! Я не могу позволить, чтобы мое имя появилось в таком контексте. Теперь вам придется снять его с титула.

— К сожалению, я не могу вас удержать насильно, Томас, — опечалился Гарри. — Но мне очень, очень жаль, что вы нас покидаете.

Манн, казалось, окончательно поставил точку на своих отношениях с Архивом Ницше. Он захлопнул саквояж и, сутулясь, направился к выходу. Однако в дверях он неожиданно замедлил шаг и обернулся к графу:

— Скажите, Гарри, а вас не пугает опасность практических результатов, к которым эта система упрощения может привести?

— Не пугайте меня, Томас! — засмеялся граф Гарри. — Какой философский трактат может привести к практическим результатам?

Петра

Интересно, вспомнил ли граф Гарри Кесслер этот разговор через двадцать пять лет, когда он вынужден был спасаться бегством из гитлеровской Германии, провозгласившей идеологическим кумиром нацистской партии философа Фридриха Ницше, упрощенного своей сестрой Элизабет?

Граф Гарри

После демонстративного ухода Томаса Манна с поста директора Архива граф Гарри мог бы рассердиться на Элизабет, но он не мог на нее сердиться — не было у него союзника верней и преданней. За долгие годы их совместной борьбы за внимание общества он хорошо изучил ее достоинства и недостатки. И те, и другие были направлены к одной цели — к прославлению идей и образа Фридриха Ницше. А если Элизабет иногда и себя не забывала — что ж, он мог ей простить эту маленькую слабость.

И все же надо было ее наказать. Ведь Гарри опять придется искать нового директора Архива, уже восьмого, — кого-нибудь из уважаемых и знаменитых, который из-за проказ Элизабет хлопнет дверью, пожалуй, раньше, чем через год, именно потому, что он уважаемый и знаменитый. Самый лучший способ наказания — отъезд из Веймара в Берлин, тем более что у Гарри там накопились много незавершенных дел. В первую очередь это открытие выставки норвежского художника Эдварда Мунка, которого европейское артистическое сообщество никак не желает признать, частично из-за его оригинального стиля, частично из простой ревности — уж больно хорош! Впечатленный мастерством Мунка, граф Гарри поставил себе целью добиться признания художника — он снял для выставки дорогостоящий зал в центре города и пригласил на вернисаж своих многочисленных друзей из журналистов и критиков.

По приезде в берлинскую квартиру Гарри прочел письмо от поэта Райнера Мария Рильке, который просил его о встрече. Граф был не прочь встретиться с Рильке, он считал его неплохим поэтом, хотя порой, на вкус Гарри, слишком туманным. А главное — Рильке был большим поклонником Родена, почти год работал у того секретарем и в результате написал довольно впечатляющую книгу о творчестве великого скульптора. За что Роден на него обиделся и уволил.

На обед к Гарри Рильке пришел с женой, с которой, по слухам, давно был в разводе, но продолжал время от времени появляться в свете. После их ухода граф Гарри написал в дневнике:

«Странная пара. Она — волевая с мужскими чертами, он — гораздо более женственный, особенно когда говорит, — голос его напоминает голос обиженной судьбой девушки».

Рильке рассказал, как он, рожденный и воспитанный в Праге, в немецкой семье, запрещавшей ему знание чешского языка, пришел к особой любви к славянским наречиям.

— Все началось с того, — тонким голоском произнес Райнер, — что я с подругой отправился в Москву. Поехал как спутник, ничего от этой поездки не ожидая. Окна нашей комнаты в гостинице выходили прямо на кремлевскую площадь, можно было видеть часовню, убранство которой отливало серебром, и свечи там горели денно и нощно. Туда непрерывно стекались люди, становились на колени и молились. И я, бездомный с детства, вдруг почувствовал, что вернулся домой. На следующий год я опять отправился в Россию, на этот раз путешествовал по ее великой реке Волге, желая еще раз подтвердить чувство родства с этой страной и ее культурой.

Граф Гарри отнесся бы с бо́льшим доверием к рассказу Рильке, если бы не знал имени подруги, которую он сопровождал в поездке по России. А была это та самая женщина, которую Гарри люто невзлюбил много лет назад, женщина, утверждающая, что она и есть Заратустра, источник всей идеологии Ницше, создательница всех его теорий и автор афоризмов, неотразимая Лу Андреас фон Саломе.