По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг. - [47]
Пока я или Степан Дураков растапливаем печь, кто-нибудь, распаковав ящик с посудой, заполняет чайник с котелком кусками снега или льда. Кто-то уже вносит и складывает у задней стенки мешки с постелью, чтобы они несколько согрелись к ночи.
Каюры в это время выпрягают оленей и отводят к месту кормежки. Отыскивают они его, разгребая ногами снег, угадывая по приметам, где скорее всего должен быть ягель.
Но вот все уже кипит на печи, прогрелся воздух в палатке, мы тоже согрелись, сняли теплую одежду, шапки, шарфы и присели на постельные мешки в ожидании возвращения каюров.
Многочасовое пребывание на свежем морозном воздухе, сухое тепло и сытная пища начинают нас клонить ко сну. Первыми укладываются каюры, ближе к выходу и подальше рт печи — они не привыкли к большому теплу. Вслед за\ними устраиваемся в задней части палатки и мы.
Просыпаемся довольно рано, еще совсем темно. За ночь палатка выстывает так, что разница с температурой снаружи невелика.
Вскакиваю и спешно подбрасываю в печь дрова на сохранившиеся в золе горячие угли. Сильная тяга помогает быстро вспыхнуть огню, и около печи становится теплее. Натягиваю одежду и ставлю чайник на печь… Поднялись жена и Степан Степанович. Каюры не торопятся, громко позевывая, они ждут чай. По заведенному у них порядку, они не пойдут искать оленей, пока не закусят и не напьются вволю чаю. На чаепитие, поиски и привод оленей уходит два часа, а то и три, если олени забрели далеко.
По мере приближения к Охотско-Колымскому водоразделу погода все заметней прояснялась. Но зато усиливались морозы, приближаясь к сорока пяти градусам, а за водоразделом достигли пятидесяти — пятидесяти пяти градусов. Низкое белесое солнце освещало горы и долины косыми холодными лучами. Застывший в неподвижности лес с прогнувшимися под тяжестью снежных шапок ветвями поистине зачаровывал причудливостью и красотой. Особенно красив он был в утреннем и вечернем освещении, когда лучи багрово-красного солнца ложились на снег розовыми, сиреневыми и лиловыми тенями, отчего вся долина реки казалась перламутровой. По утрам шумно выпархивали из снега стаи куропаток и неподвижно застывали на ветках тальника, чтобы в сумерки бесшумно упасть в снег и отрыть в нем нишу для ночевки.
Вынужденное сидение на нарте при большом морозе невольно располагает к размышлениям. Приходят мысли об улучшении условий поездок, о необходимости утепления нарт хотя бы наподобие древних возков или кибиток. Думалось об удлиненной нарте с каркасом, обшитым оленьими шкурами, может быть даже с маленькой железной печкой в передке. А еще лучше, если бы это были самоходные сани.
С усилением морозов затруднялось дыхание, мерзло лицо, особенно щеки и нос. Приходилось натягивать на лицо шарф и дышать через него, а/шапку опускать на брови. Оставалась только узкая щель для глаз. Ресницы и брови от выдыхаемого воздуха быстро покрывались инеем, шарф внутри сырел, а снаружи обледеневал, покрываясь жесткой коркой. Прикосновение отсыревшей шерсти к лицу было неприятным и даже болезненным, но приходилось терпеливо переносить это до приезда на ночевку.
Мороз, постепенно проникая под одежду, охлаждал тело, хотелось сжаться в комок, втянуть голову в плечи и сидеть, не шелохнувшись, дабы не растерять остатки тепла. Чтобы согреться, мы соскакивали с нарт и бежали полтора-два километра, а иногда и больше, пока не начинали задыхаться. Бежать сбоку нарты было просто невозможно: ноги проваливались в снег чуть не до колен. Приходилось отставать и бежать сзади по колее, образованной неглубоким следом оленя и полозом нарты. Но узость колеи тоже затрудняла бег.
С каждым днем пути мы приобретали опыт, меньше затрачивали времени на сооружение палаток, организацию быта на ночевках и утром при отъезде, а главное — научились дольше сохранять тепло своего тела в дороге. Постепенно мы увеличили время переходов и продвигались километров по пятьдесят — шестьдесят в день. Одним словом, у нас выработался стандартный режим. Дни мало чем отличались друг от друга, небольшое разнообразие в пути вносили лишь меняющиеся пейзажи. И все-таки утром, перед отъездом, нам приходилось внутренне собраться, приготовиться.
Вообще-то наша поездка некоторыми неудобствами быта, неизвестностью пути во многом была сродни условиям жизни кочевников и первопроходцев. А мы и были первопроходцами в этой стране с малочисленным населением, сохранившей первозданность природы, в краю, где пока еще «каждый шаг никем не мерен», где, чтобы не погибнуть, нельзя сплоховать. И мы испытывали удовлетворение от того, что преодолевали необычные для нас суровые условия Севера не хуже привыкших к ним с детства оленеводов.
Через неделю миновали устье Малтана и вскоре за малым поворотом Бохапчи долина реки заметно» расширилась. Впереди в солнечном освещении засверкал небольшой массив, резко выделяющийся на фоне окружающих гор. Я догадался, что это Малый Анначик, который видели при сплаве Билибин, Раковский и их спутники, среди них был тогда и Степан? Степанович Дураков. Вспомнил я и рассказы Макара Медова о хижине Дмитрия Амосова перед порогом Два Медведя. Я подбежал к нарте Степана Степановича… Пристально всматриваясь в равнину, он подтвердил мою догадку. Мы различили слабую светло-синюю струйку дыма, сливавшуюся с дальним лесом. Заметили ее и каюры, знавшие о хижине Амосова. Они начали поторапливать оленей, покрикивая на них и помахивая хореем. Чтобы не отстать, нам пришлось ускорить бег и вскочить на нарты. Не успели мы отдышаться, как. транспорт, свернув влево, поднялся на террасу. На шум из хижины вышли Дмитрий с двенадцатилетним сыном Адамом. Молча, с растерянным и немного напряженным выражением лица, они поджидали, пока мы подойдем вплотную. Присмотревшись пристально к каждому.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.