По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг. - [44]

Мы долго молчали под впечатлением грустного рассказа дяди Вани. Все искренне стали заверять его, что вернется он к семье и займется воспитанием своих детей, станет опять хозяином в доме.

Так за разговорами вечер незаметно уступил место ночи. Долина погрузилась в темноту. Лишь вверху, сквозь кружевные вершины ив и тополей, куда тянулась струйка дыма от костра, был еще виден призрачно-слабый свет и редкие звезды. Костер догорел. Над тлеющими углями вспыхивали отдельные короткие языки пламени. Становилось все холоднее. Нехотя мы поднялись и разошлись по палаткам.

Проснулся я внезапно. И тут же почувствовал, что рядом с палаткой кто-то стоит и дергает растяжки. Затаив дыхание, я прислушался и понял, что возле палатки лошадь. «Наверное, запуталась в растяжках», — подумал я и вышел помочь ей освободиться. Протянутой в темноте рукой я наткнулся на лошадь и почувствовал, что она мелко дрожит и слегка покачивается. На тихий окрик и похлопывание лошадь никак не реагировала. Тогда я разворошил костер, подбросил сухих веток и при вспыхнувшем пламени рассмотрел, что это Сокол. Он продолжал стоять у самой палатки, как-то неловко расставив передние ноги, покачиваясь и дрожа всем телом. Голова была опущена, и он не поднимал ее на мой зов. Поначалу, решив, что он дрожит от холода, я перенес горящие головешки ближе к лошади и подложил побольше веток. Но Сокол продолжал дрожать и никак не реагировал на горящее пламя. Из глаз его текли крупные слезы. В какой-то миг Сокол зашатался еще сильнее, ноги его подкосились, и он завалился набок возле палатки.

Услышав шум, вышла заспанная и встревоженная Мария Яковлевна, а из соседней палатки — дядя Ваня. Узнав о несчастье, он также встревожился — вторая лошадь погибает неизвестно отчего. Дядя Ваня пошел проверить, не погибли ли другие. Но вскоре он вернулся и сообщил, что остальные живы, мирно пасутся.

Спать мы больше не могли. Все были подавлены случившимся. Высказывали всякие предположения, догадки, опасения. Всех охватила тревога: успеем ли добраться…

Теперь у нас оставалось пять лошадей. Можно было ехать верхом только двоим: дяде Ване, ведущему караван, и кому-то из нас замыкающим. Все лошади, в том числе передняя и последняя, были нагружены вьюками. Я сразу отказался от езды, решив идти пешком. Николай тоже. Следовательно, чередоваться оставалось Марии Яковлевне и Дзевановскому…

Шли в этот день торопливо, ненадолго останавливаясь на привалы. Погода заметно ухудшилась. Усилился встречный ветер. К счастью, крутой берег закончился после поворота реки, и мы шли опять вдоль поймы. Противоположный берег был более просторным и ровным. Решили перейти через русло по широкому, казавшемуся мелким перекату. Вместе с дядей Ваней благополучно добрались до мели на противоположном берегу. Течение было настолько сильным, что, если бы не шесты, нас сбило бы с ног.

Связав лошадей цепочкой длинными поводами, дядя Ваня направился к перекату. Однако переход оказался трудным. Лошади часто спотыкались о валуны и едва шли. Одна из них, упав на передние ноги, сильно подмочила вьюки. Остальные побоялись переезжать на лошадях и решили перейти вброд.

Я им махнул рукой, чтобы подождали, и снова шагнул в реку, чтобы перенести их на спине, ибо ледяная вода может залить ноги в низких сапогах. Первой я перенес Марию Яковлевну и, повернувшись, чтобы идти за следующим, увидел, что Николай уже бредет по середине реки, с огромным трудом удерживаясь на ногах. Я поспешил к нему навстречу, но не успел: его сбило, и он бултыхался в воде, опираясь на шест. Едва-едва успел подхватить его у конца переката. Дзевановского перенес более или менее благополучно. О продолжении похода не могло быть и речи. Нужно было срочно обсушиться, особенно Николаю, которого била дрожь.

Посоветовавшись, сделали остановку у опушки леса. При поисках сушняка мы наткнулись на слабо заметную тропу. Пройдя немного по ней, убедились, что тропа проложена rie зверем, а людьми. Обрадовались: значит, тропа может привести к жилью. Быстро собрав охапки сушняка, разожгли костер, обсушились и согрелись. И тут, ко всеобщему удивлению, увидели двух приближающихся к нам эвенов. Это были первые люди, встреченные нами за все время путешествия. Смуглые плоские лица их лоснились, сильно выдающиеся скулы окрашивал легкий румянец. Наконец, протянув руки для пожатия, они поприветствовали нас, сказав по-русски: «Дорово». Мы пригласили их выпить с нами чаю. Эвены присели возле костра, скрестив ноги, закурили самодельные трубки с прямыми удлиненными мундштуками, выпили по нескольку кружек чая. Насколько позволил запас русских слов, они объяснили нам, что по этой тропе мы выйдем к реке и вдоль нее спустимся вниз до поселка. Там есть торная тропа. Идти два дня. Вскоре попрощавшись, эвены так же бесшумно скрылись в лесу…

Облака затянули почти все небо, солнце слабо просвечивало сквозь их пелену. Тропа шла вдоль опушки и была хорошо заметна. Спустя некоторое время она углубилась в лес, где стайка свиристелей перелетала в верхушках лиственниц. Чувствуя приближение зимы, они перебрались ближе к побережью, где до сильных морозов могли кормиться ягодами рябины.