По дуге большого круга - [69]

– Врач говорит: «Закрой рукой левый глаз». Я закрываю его левой рукой и читаю буквы сверху и до самого низа. Врач командует: «Закрой теперь правый глаз». Я закрываю тот же левый глаз правой рукой и читаю буквы так же быстро, как и перед этим.

Кстати, Федя стал головной болью для начальствующего состава теплохода. Во-первых, после каждой вахты он каким-то непостижимым образом прорывался в ресторан пассажирского салона, куда команде вход был запрещен, «поддавал» там как следует, и каждый раз его находили в бесчувственном состоянии у дверей каюты помполита, который, как известно, выполнял на каждом советском судне функции комиссара.

Помполит взялся за перевоспитание Феди. Вся команда с веселым интересом наблюдала за воспитательным процессом. Чашу терпения начальства переполнил случай, о котором впоследствии рассказывали с ехидцей.

«Владивосток» находился в нейтральных водах.

Навстречу часто попадались суда под иностранными флагами. По международным правилам суда приспускали флаги и приветствовали друг друга гудками. День выдался прекрасный. Море едва рябило, солнце ласково обволакивало негой, встречный ветер был ласковым и, как всегда, немного мокрым. Капитану доложили об очередном «иностранце», и он скомандовал штурману:

– Спустить флаг!

Штурман отрапортовал команду боцману, тот – Феде:

– Бегом, спусти флаг!

Федя затрусил к мачте. Капитан Бобров по кличке Бобер брюзжал на всю рубку, уложив на электрогрелку внушительных размеров живот:

– Что-то сегодня одни «иностранцы» встречаются. Расходились тут.

Раздавались очередные гудки. Через несколько часов капитан оторвался от грелки, вышел на правое крыло мостика, взгляд его по-хозяйски скользнул вдоль правого борта. Через несколько минут к капитану присоединился штурман и пропел:

– Погодка-то, а?.. А солнце, а небо? А?!

Они обвели взглядом все это благолепие, посмотрели на мачту, потом вперились друг в друга: флага на мачте не было. Капитан ворвался в рубку:

– Я!.. Мне!.. Вам!.. Где?.. Кто?.. Как?.. Пираты!.. Пиратский корабль! – заорал капитан.

Дальше шла сплошная ненормативная лексика.

По авралу в шкиперской разыскали запасной флаг, Федю нашли спящим в обычной позе у каюты помполита, флаг, спущенный Федей, – в одной из спасательных шлюпок.

Федю списали на берег в первой же точке захода.

Боцман, в команде которого Евгений находился, был старым морским волком, и даже «капитанил» на этом же судне, имея огромный плавательный ценз, но он не имел высшего образования. Вследствие этого кадры постепенно «опустили» его до боцмана. Он был обижен на весь мир, всегда ходил мрачно-сосредоточенный, был немногословен, но дело свое знал. А помполит, сверкая золотыми зубами, вообще заявил, что берет над Евгением шефство, и так как будущее рисовалось ему как сплошное сидение Евгения в кабинетах, то он пообещал показать тому настоящую морскую жизнь. Вдвоем с боцманом они в этом преуспели.

Форму защитного цвета или, как сейчас говорят, цвета «хаки» Евгению пришлось надевать дважды.

В то время все студенты проходили обучение на военной кафедре политехнического института, и готовили из них лейтенантов запаса, командиров взвода зенитной ракетной техники. Среди офицеров кафедры было немало тех, кто прошел горнило Великой Отечественной. Евгению запомнился подполковник Добашин. Высокий, всегда подтянутый, в ладно сидящей форме с черными артиллерийскими петлицами и орденскими планками в несколько рядов. Он руководил военными сборами группы после четвертого курса в отдельном ракетном дивизионе ПВО, расположенном недалеко от одного из сел в глубинке Приморья.

После переодевания в новенькую солдатскую форму были зачетные стрельбы из карабина и пистолета, развертывание пусковых установок и прием присяги. А между ними обычные солдатские будни со всеми полагающимися нарядами и дневальством.

Подполковник Добашин нередко начинал занятия словами:

– Вот когда вы пойдете служить…

Но служба в армии никого из студентов особенно не прельщала, однако судьба распорядилась таким образом, что все-таки два человека из группы стали кадровыми офицерами. Гена Рузаев – сразу же после вуза, а Евгений после того, как три года проработал в «народном хозяйстве» (на Сосновском судостроительном заводе).

Обычно после отбоя «партизаны» (так называли в армии гражданских, призванных на сборы) долго не могли угомониться. Несмотря на довольно напряженный день, молодость брала свое, и они некоторое время после отключения света обсуждали неожиданно и непонятно откуда возникающие темы. Однажды разговор зашел о романе «Три товарища», который написал Эрих Мария Ремарк:

– Женщина, а как пишет о войне! – вдруг ни с того, ни с сего выдал Гена.

– Какая женщина? – спросил в полной тишине кто-то из студентов.

– Ну, так Мария же, – ответствовал Гена.

После непродолжительной паузы раздался гомерический хохот. Веселье прекратилось только после того, как в казарму влетел обалдевший от непонимания дежурный офицер.

Сборы подходили к концу, как и август – самый благодатный месяц в Приморье. Влажность воздуха достигала нормы, солнце становилось не знойным и палящим, а ласковым и каким-то бархатным. По утрам пауки размером с грецкий орех ткали тонкую паутину в самых неожиданных местах. Паутина отблескивала на солнце серебром, а капли росы на ней казались крупными алмазами. Появились предвестники осени – стрекозы и махаоны, поражающие своей нежной окраской. Некоторые в размахе крыльев достигали размеров воробья.