По дороге к концу - [57]

Через пару часов закончится июль, и, вероятно, с ним период, когда я мог «много и хорошо работать», более того, август обещает быть временем «довольно спорных расчетов»; потом все станет хорошо, так что в сентябре, после того как транзитный Уран сначала сойдется в шестиграннике с моим Марсом, а затем в треугольнике с Меркурием, «блеск интеллекта», «ошеломляющее своеобразие» и «необузданная энергия» мне гарантированы. Пока не забыл; петух — тот, с другой стороны, — слава Богу, пошел на закланье, потому что больше я его не слышу.

Но сколько наших желаний не претворяется в жизнь! Вот и моя давняя мечта есть каждый день одно и то же, которую я надеялся осуществить и Испании, не сбылась, потому что здесь, несмотря на все разнообразие, так же, как и на нидерландской земле, один сорт фруктов пропадает, другой появляется со сменой времени года, да и овощи меняются на сезона и сезон: вот и не получается, и должен просто смириться, может быть, на самом деле я все это время неосознанно искал Древо Жизни, между прочим, «двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой» и чьи листья способствуют «Исцелению народов».[207]

Недели три тому назад я бросил в море две пустые бутылки из-под джипа, в одной из них записка на французском, в другой на английском, каждая содержит вкупе с описанием моих предпочтений и личных качеств просьбу о Новом Друге; ветер был сильный, в северном направлении, так что бутылки наверняка заплыли за буйки. Но ни одна из них по была найдена пляжным Мальчиком, лет 17–18, худощавым, но с широкими плечами, светло-русыми волосами и с наглым и одновременно грустным выражением лица, в рубашке цвета хаки и превосходно сидящих белых брюках, слегка поношенных, по еще приличных; который нашел бы письмо, прочел, перечитал, положил бы его на макушку, чтобы проверить искренность его содержания (такой у него «тест»), выучил его наизусть и съел, чтобы потом при первой возможности выехать в Алгесирас и ждать меня в вестибюле. И когда я вернусь с пляжа, портье скажет мне:

— Вас там ждет молодой человек, говорит, что ваш родственник.

И он не захочет покинуть меня, никогда, и каждый год я буду заказывать ему новый матросский костюм, белый, конечно, с синими вставками, по меньшей мере, на воротнике, и, просыпаясь рядом с ним — например, в воскресенье утром, — буду рыдать от счастья. Я люблю, когда мужчина приходит ко мне сам, как хорошая проза.

Иногда я очень скучаю по Жюстин. Раньше мы ходили вместе за покупками, она на голубеньком поводочке; и всюду ей говорили что-нибудь приятное или чем-нибудь вкусненьким угощали, а иногда отдавали игрушку, оставшуюся после умершего ребенка. Небольшое утешение.

О, милые, милые мои, я люблю вас, обнимаю всех крепко-крепко, несмотря на громадное расстояние. Давайте не будем ненавидеть друг друга, а, наоборот, любить и вместе ждать Смерти, и ни в чем себе не отказывать в это время.

Когда я уеду отсюда и куда я тогда направлюсь — только Бог знает. Ему я хочу быть послушным, и во славу Его Вечного Имени я снова подниму и понесу стяг, на котором начертано: По Дороге К Концу.

БЛИЖЕ К ТЕБЕ

Виллему Бруно ван Албада[208]

Письмо из Дома «Алгра» (сухопутный крейсер)

Греонтерп, 21 мая 1964 года Когда я был еще маленьким мальчиком, к нам в гости как-то пришел человек, совершивший открытие в области чего-то военного, счастливым обладателем которого, при помощи моего отца[209] и в кратчайшие сроки, он надеялся сделать русское правительство: в нем жила непоколебимая уверенность, что если Красная Армия воспользуется этим изобретением, она станет непобедимой.

(Трудно было отправить такой проект в Кремль просто по почте, потому что это дало бы возможность клике мучителей, клике интернационального нефтяного капитала-шпионской, провокационной, объединенной против родины всех рабочих — открыть письмо и безотлагательно применить изобретение против мирового пролетариата и рабочих масс, и т. д., и т. п. Вот почему этот человек обратился к моему отцу: он думал, что тот позаботится об отправке драгоценных данных, спрятанных в двойном днище чемодана, или запеченных в буханку хлеба, или записанных невидимыми чернилами на какой-нибудь невинной бумажке, с первым же товарищем, который должен будет ехать в Москву; еще лучше было бы, если бы данные перевезли в два приема с помощью двух товарищей, каждый из которых выучил бы по половине описания проекта, так, чтобы по отдельности это смысла не имело, и, в случае предательства, попав в руки угнетателей рабочего народа и будучи до смерти замученными в подвалах господствующего класса, они все же ничего не смогли бы сообщить — естественно, второй товарищ должен отправиться в путь только после утешительного сообщения о благополучном прибытии первого, потому что, если их станут мучить в одном и том же подвале, их лепет может внезапно слиться в ясное целое.)

Из разговоров много лет спустя можно было догадаться, что был он, видимо, инженером. Как выглядел он сам, я уже не могу припомнить, но изобретение, принцип которого он разъяснял с помощью принесенных с собой рабочих чертежей, я помню в деталях, хотя мне и было всего-то четыре или пять лет от роду. Проект назывался «Сухопутный Крейсер», наименование само по себе противоречивое. Предмет представлял собой полый, закрытый с обоих концов стальной цилиндр метров двести длиной и примерно сто метров в диаметре, эдакая пустая гигантская скалка, но без ручек. Внутри находились несколько орудийных батарей, которые с помощью силы собственных моторов и зубчатых рельсов на внутренней стороне цилиндра двигались вверх и по принципу колеса-топчака приводили цилиндр во вращательно-поступательное движение. Орудийные батареи стреляли через синхронно открывающиеся иллюминаторы в стенках — толщиной в несколько метров — цилиндра, но и без артиллерии исполину не было преграды: он мог переплывать глубокие реки и озера, уничтожать любое здание, укрепление или иную помеху на местности, все, что могло встретиться на его пути. Я уверен, что инженер этот был вдохновлен легендой о русском паровом катке.