По библейским местам - [91]

Святой Антоний — один из таких вечных молитвенников — был одним из наиболее преследуемых демонами отшельников. И это вполне естественно, ведь чем более велик человек, тем слаще триумф сатаны, сумевшего его соблазнить; чем выше и неприступнее крепость его веры, тем глубже и полнее удовлетворение врага при падении цитадели Бога. Имя Христа и знак креста — два надежных средства защиты от атак бесов. Когда Антоний видел, как они крадутся по стенам его духовной крепости, выискивая возможную брешь в обороне, он зачастую поступал так: дул на бесов и совершал знак креста — и бесы растворялись в воздухе, хотя за мгновение до того казались существами из плоти.

Чтобы стать монахом, необходимо было не брать с собой в пустыню ничего, кроме любви к Господу, смирения и твердого намерения изгнать все телесные желания. Авва Даниил говорил: «Когда тело растет, душа слабеет; когда тело изнуряется, душа крепнет», а другой святой муж, Авва Пимен, утверждал: «Дух Божий никогда не входит в дом, где обитают наслаждения и удовольствия».

Сухари полугодичной давности, размягченные в воде, соль и травы, — вот обычный рацион монаха, а крайние аскеты вообще не ели в течение дня. Монах позволял себе небольшую трапезу вечером, но стремился смирять голод, провести без пищи двое суток, затем — трое и так далее, пока ему не удавалось без особого труда поститься целую неделю кряду. Наиболее суровые отцы полагали, что даже сухари воспламеняют страсти. Феодот говорил: «Воздержание от хлеба успокаивает плоть монаха». Другие отказывались употреблять в пищу приготовленные травы, а идеалом считали следующее правило: «Есть траву, облачаться в траву, спать на траве», и эта максима нередко применялась на практике.

Молчание также было обычным правилом монашеской жизни. Арсений рассказывает, что даже чириканье воробья может отвлечь монаха от установления мира в сердце и душе, а шум ветра в тростнике делает покой абсолютно невозможным. Разговорчивый по природе монах Агафон научился молчанию так: он в течение трех лет держал во рту камень. Сон тоже полагалось ограничивать. Арсений практиковался до тех пор, пока не привык ограничиваться одним часом сна в сутки. Авва Сысой имел обыкновение проводить ночи на самом краю обрыва, так что мгновение забытья привело бы к падению и гибели.

При этом сохранилось такое предание: великий аскет Макарий Египетский посещал заболевшего брата и спросил, чего тот желает; брат ответил: «Я бы хотел медовых пряников». Макарий вышел, не сказав ни слова, отправился за шестьдесят миль в Александрию и раздобыл желаемое. Любовь и милосердие были важны не менее смирения и воздержания. Как-то раз, когда святой епископ Аммон посещал общину, его попросили принять меры, ибо один из монахов поселил в своей келье женщину. Братия, разгневанная таким кощунством, просила Аммона изгнать недостойного из общины. Епископ вошел в келью, чтобы проверить лично (он прекрасно знал, что женщина прячется под огромным сосудом для воды), и сел на этот сосуд, пока остальные монахи обыскивали келью в поисках сатанинской посланницы, а когда они ушли, епископ сказал грешному монаху: «Береги душу свою», — и спокойно покинул келью.

Наивное очарование пустынной жизни можно прекрасно проиллюстрировать историей, рассказанной Руфином в «Истории монашества в Египте».

Два древних отшельника мирно жили вместе в течение многих лет.

Наконец один в простоте сказал другому: «Давай поссоримся, как это делают прочие люди». И когда другой ответил, что не знает, как ссориться, первый заявил: «Смотри, я положу между нами камень; я скажу, что он мой, а ты ответишь, это не так, он твой, — и мы поссоримся». Он положил камень между ними и заявил: «Этот камень мой!», а другой ответил: «Нет, мой!» И первый сказал: «Говорю тебе, он не твой, а мой!» А второй произнес: «Если он тебе нужен, возьми его». И так они не смогли продолжить спор, потому что привыкли жить в мире.

Еще одну замечательную историю рассказывает Палладий, много лет проживший среди монахов: речь идет о тяжелой работе в монастыре. Одна женщина пришла к сестрам и выполняла так много обязанностей, что, по словам Палладия, служила «метлой всего монастыря». На голове она носила кусок неровно обрезанной рогожи вместо аккуратного плата, как у других сестер. Ей никогда не разрешали садиться рядом с остальными, а когда она ела, никто не смотрел на нее. Она никогда не прикасалась к целому куску хлеба, но удовлетворялась объедками от трапезы сестер, а пила воду, которую сливали после мытья посуды.

В то время святой Авва Питерий, «чудесник», как называет его предание, жил на горе Порфир, к нему явился ангел и сказал, что в женском монастыре в Табенне обитает женщина, намного превосходящая его в святости. Отшельник принял этот упрек (а святой сильнее всего страдает от подобных упреков), ангел велел ему пойти в монастырь и найти там сестру, которая носит на голове кусок грубо обрезанной рогожи. «Все ее сердце обращено к Господу, — заключил ангел. — В то время как ты, хотя и живешь здесь, умом скитаешься по многим странам».

Когда святой прибыл в женский монастырь, все сестры собрались, чтобы получить его благословение, не было среди них только «метлы всего монастыря». Оглядевшись вокруг и не заметив сестры, голова которой была бы прикрыта куском рогожи, Питерий спросил о ней. Ему ответили: «Господин, она не заслуживает внимания». Но Питерий ответил: «Приведите ее, чтобы я мог увидеть». Сестры едва ли не силой привели упирающуюся женщину, которую оторвали от тяжелой работы. Как только Питерий увидел ее, он низко поклонился и произнес: «Благослови меня, мать», а она пала к его ногам со словами: «Благослови меня, господин». Когда изумленные сестры попытались вмешаться, уверяя, что эта сестра вовсе не является почтенной и достойной его внимания, Питерий в гневе обернулся к ним и закричал: «Вы сами не заслуживаете внимания, а эта женщина — мать вам и мне, и я молю Господа, чтобы он даровал мне место рядом с ней в Судный День!» Тогда сестры склонились к ее ногам и просили у нее прощения за то, как вели себя прежде.