По библейским местам - [128]

Затем он достал кремень, взял его в левую руку, обернув в клочок мягкой ткани. Затем извлек кусок железа, ударил кремнем по железу, причем тряпье служило для запала, оно при попадании искры стало дымиться. Наконец он раскурил трубку, причем сделал это так же быстро и легко, как европеец с помощью современной зажигалки.

— Не хотите сигарету? — предложил я.

У него расширились глаза от изумления. Он быстро вытряхнул траву, взял пару сигарет и набил трубку табаком.

Мы тронулись в путь, словно персонажи баньяновского «Пути паломника», пока не добрались до ущелья, где ступени поднимаются к трещине в скале. Там стоит маленькая часовня Девы Марии, которая всегда заперта, за исключением одного дня в году.

— Есть легенда, что в древние времена караваны с едой не пришли в срок из Египта, — рассказал брат Гавриил, — а монахи страдали не только от нехватки пищи, но и от нашествия чумных блох. Было решено оставить монастырь и найти другое убежище. С печалью в сердце монахи совершили последнее паломничество на священную гору. Когда они достигли этого места, то увидели Святую Деву с Младенцем на руках. Она сказала им: «Возвращайтесь, и все ваши беды закончатся». Удивленные монахи спустились и обнаружили у стен обители верблюдов с грузом еды, а все блохи чудесным образом исчезли!

Лестница шла по лощине, потом пересекла реку. В этих вратах часто сидел отшельник Стефан, чей скелет охраняет костницу. Его задачей было испытывать паломников, чтобы убедиться: они достойны взойти на гору. Если Стефан их пропускал, они шли к следующим вратам, где ждал брат, выслушивавший исповеди и дававший отпущение грехов.

Затем лестница привела нас на примечательную маленькую платформу, единственный плоский участок на всем пути к вершине горы Синай; там, словно часовой, стоял одинокий кипарис. Говорят, этому дереву уже пятьсот лет, а гравюра в книге Лабора, изданной в 1838 году, показывает, что век назад оно выглядело точно так же, как сегодня.

На платформе есть два здания: старинная каменная часовня Илии и маленький домик, словно из сказок братьев Гримм, возле заброшенного сада. Эти строения, то, что осталось от сада, и одинокий кипарис, как и все в пустыне, хранят атмосферу особой таинственности. Будто, приди мы минутой ранее, мы застали бы кого-то — или что-то, но теперь дерево, здания и сад притворились спящими и поджидают, пока мы уйдем.

Именно там, перед часовней Илии, с нами произошла небольшая неприятность. Брат Гавриил порылся в рясе в поисках ключа и обнаружил, что оставил его в монастыре. Он сказал, что часовня выстроена над пещерой, в которой, по преданию, скрывался пророк Илия, бежавший от гнева Иезавели, — событие это описано в Третьей книге Царств, в главе 19. Когда он жил в пещере, Господь явился ему и велел вернуться и выбрать Елисея в качестве преемника-пророка; из этой пещеры Илия пошел назад, к народу, и указал на Елисея «и бросил на него милоть[14] свою»³⁰.

Часовню открывают один-два раза в году, несколько монахов поднимаются сюда и в уединении служат литургию, проводят ночь в «сказочном домике» возле заброшенного сада и на следующий день возвращаются в обитель.

После платформы подъем становится более легким, хотя и крутым, вероятно, благодаря прохладному воздуху, напоминающему вино со льдом. Над крышей мира дуют ветра, от которых болят колени и горит лицо. Я шел вперед, и после каждой сотни шагов оглядывался на великолепный горный пейзаж, который час назад был таким огромным, а теперь лежал внизу; и за темными пиками открывались дальние горы. И все эти скалистые хребты и вершины выглядели такими же безжизненными, как лунный ландшафт.

Как и многие другие великие вершины, гора Синай остается скрытой, невидимой, пока до нее не остаются последние несколько ярдов пути. Взглянув наверх, я наконец увидел вершину, в которую упирались вырезанные в скале ступени, а дальше — маленькую каменную часовню на фоне неба. Крест на ее двери четко вырисовывался на фоне безграничной синевы, я прошел последние ярды и посмотрел вниз, на далекую землю.

В своей жизни я не раз поднимался на высокие горы, но никогда прежде передо мной не открывался такой пейзаж, как с горы Синай. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, я видел громоздящиеся горные хребты, расположенные далеко внизу, слово воды замерзшего моря. Только к юго-западу тянулось сплошное темное плечо Джебел Катерин. Шторм на море, внезапно превратившийся в камень, — вот, наверное, единственный образ, который может более или менее точно передать это потрясающее зрелище. Заостренные гребни гор; длинные хребты, словно волны, которые вот-вот разобьются; тяжелые массы скал, которые, кажется, готовы обрушиться вниз; огромные, широко раскинувшиеся, глубокие долины, словно впадины, которые предвещают новые подъемы водных масс; жаждущие, дикие, пустынные. В этот безоблачный день в чистом воздухе я видел далеко и отчетливо. К востоку были четко различимы золотые пески Синая вдоль залива Акаба, окаймленные синей водой, простиравшейся дальше, на восток, вплоть до Ибн-Сауда. К северу я мог различить пугающий барьер гор, прорезавших сердце Синая, а к северо-западу они сбегали к Суэцкому заливу, будто придавленные некими гигантами. В долине внизу — Вади Себайех — я видел тропы верблюдов, словно серые нити. А когда я смотрел на синюю массу Джебел Катерин, чей двойной пик был чуть выше горы Синай, то видел птицу, летящую среди скал несколькими сотнями футов ниже; она неторопливо исчезла между двумя горами, а затем следом пролетела еще одна птица, и обе они медленно уплыли вдаль. Это были единственные признаки жизни (я почти не сомневался, что видел золотых орлов).