По библейским местам - [106]

От шейха я узнал, что Абд эр-Расул Ахмад, как и многие другие, на короткое время становившиеся обладателями несметных сокровищ, умер в абсолютной нищете, достигнув почти столетнего возраста. Остаток жизни он неприкаянно бродил, одержимый мечтой, на мгновение воплотившейся в реальность, а потом ускользнувшей из пальцев. Он ни разу не согласился вернуться к шахте после того, как из нее увезли мумии, и только в девяносто лет, во время визита археолога Роберта де Рустафжеля, поддался на уговоры сфотографироваться у входа. Но когда старик приблизился к тому месту, его охватили столь сильные чувства, что он потерял сознание.

Шейх проводил меня, в соответствии с принятой у арабов вежливостью в отношении гостя, до границы территории, а потом оставил на жаре, способной расколоть камни. Возвращаясь к нанятому мной «форду», я увидел небольшую группу, спешившую ко мне с очередной порцией реликвий. Во главе ее бежал мальчик с рукой мумии. Я содрогнулся от ужаса и поспешил прочь. Вторая группа поджидала меня за скалами. Молодой человек бросился ко мне, вытаскивая из-за пазухи еще одну мумифицированную руку. Я угрожающе помахал ему когтями той конечности, которая находилась в моем распоряжении, но он все равно следовал за мной, непрестанно повторяя: «Абу йадд». Итак, мне присвоили имя. Я стал «Отцом руки». Распространились слухи, что в деревне появился человек, готовый платить хорошие деньги за руки мумий, и все обладатели подобных реликвий поспешили предложить мне свой товар. Их оказалось немало. Я удостоверился в этом, с негодованием озираясь и энергично шагая к машине.

Ступив на борт лодки, пересекающей Нил, я увидел в тени тростниковой хижины сидящего юношу; едва заметив меня, он тут же бросился к краю воды — естественно, у него была для меня еще одна рука. Он так и остался на песчаной кромке берега, разочарованный и удивленный, а потом засунул мумифицированную руку в складки широкого одеяния и медленно пошел прочь.

Ощущая тщетность усилий, которая непременно настигает всех реформаторов, я погрузил приобретенную руку мумии в воды Нила, полагая, что в толще ила она пребудет в вечном забвении.

5

Очень трудно передать кому-либо, не посещавшему Египет, невероятную красоту Нила в районе Луксора. Слова «голубой», «горячий», «спокойный» или «желтый», в каком бы контексте вы их ни использовали, не смогут выразить истинную атмосферу тех мест. Благодаря счастливому соединению света и климата Луксор приветствует каждый рассвет с тихой безмятежностью, и, несмотря на то, что одно утро похоже на другое, они никогда не кажутся монотонными.

Ранним утром я выходил на балкон и видел именно то, что ожидал увидеть. Внизу тянулся Нил, не тронутый даже легким ветерком, и я мог сказать, сколько сейчас времени по тому, как падал свет на Ливийские горы на том берегу. Восходящее солнце сперва касалось гребней самой высокой горы, расположенной за Долиной царей, подсвечивая пик теплым, розоватым оттенком, который постепенно начинал распространяться по другим горам — по мере того как солнце поднималось все выше. Эта линия света разливалась над горами, превращая низкие хребты и выступы из мертвенно-сернистых в сияющие и золотые. А затем целый каскад света обрушивался на деревья в саду, словно теплый дождь; я ощущал его горячее дыхание на лице и руках. Корабль под белым парусом медленно скользил, улавливая легкий бриз, едва способный наполнить огромное, высокое крыло паруса, но не опускающийся достаточно низко, чтобы вызвать рябь на воде; корабль продвигался по голубой маслянистой поверхности, прорезая ее безупречную гладь и оставляя позади две тонкие, расходящиеся линии, неспешно направлявшиеся к противоположным берегам. Было так тихо, что я слышал пение арабского мальчика на Ниле, где-то в зарослях сахарного тростника у Курны. Я знал, что он поет очень громко, голова его запрокинута назад, а рот широко открыт; но мальчик находился слишком далеко, чтобы разобрать слова. В небе висели ястребы, в саду мелькали удоды, время от времени садившиеся на ветки и раскрывавшие хохолки, и самым бесцеремонным образом призывали жен посмотреть на меня. Старый садовник медленно, с трудом ступал по дорожке, разворачивая шланг для полива, а потом направлял струю на пламенеющие цветы и выжженную солнцем землю.

Вечером, когда солнце садилось за Ливийскими горами, вновь возникала та зачарованная тишина, что царила здесь по утрам. А бывали вечера, когда все западное небо превращалось в оранжевое пламя, выбрасывающее в небо алые сполохи, и в этом невероятном сиянии можно было ощутить пульсацию раскаленного послеполуденного воздуха. Местные жители ничего не думают об этих закатах, вообще не уделяют им внимания, но гость, прибывающий в Луксор в такой миг, вполне может испытать ужас оттого, что начался Судный день.

Постепенно ярость красок ослабевает, гневный алый тон переходит в умеренный розовый. Сполохи света разлетаются по небу, словно стая божественных фламинго, и еще некоторое время зависают над горами; затем огонь потухает, оставляя тусклый металлический отблеск красного и золотого на яблочно-зеленом фоне. Следуют минут десять тишины, в которой можно расслышать шепот звезд, а потом наваливается темнота, резко и неожиданно, как замешкавшийся было убийца, который мгновенно уничтожает все краски мира.