По агентурным данным - [94]

— Конечно! — кивнул тот. — Порой кажется, что это дом на краю земли. А сядешь в машину, — полчаса, и ты в Филадельфии. Сел в самолет и полетел…

— Куда? — ревниво спросила Алиса.

— Куда угодно! В любую точку земли. Ну. в Москву, например.

— Правда?! А когда ты приедешь?

— Не знаю, — под общий смех откликнулся Алекс. — Я ведь теперь работаю в одной очень большой газете. Куда отправят, туда и полечу.

— Да уж. Десять лет я бегал от газетчиков, всякого рода фотокорреспондентов, папарацци и вот — вырастил журналиста в собственном доме! — шутливо вздохнул Макс.

— Наверное, это зачем-нибудь нужно! Если звезды зажигаются.

— Смотрите-ка, Марина, он еще помнит Маяковского! Не так уж плохо я учу своих студентов!

— Да уж… Стоит вспомнить экзамены… «пары» выплывали из аудитории одна за другой, как стая черных лебедей!

— Кто-то должен задавать вопросы, на которые следует давать ответы! — заметила Марина.

— Что ж, теперь я устрою экзамен! Это будет интервью. Согласен?

— Интервью? Всякие глупые вопросики, типа, «каких женщин вы предпочитаете?», или «ваш любимый напиток?», «любите ли вы джаз?» и все такое? — поморщился Макс.

— Возможно, и такие. Нужно же мне тренироваться. На ком, как не на тебе? Ну, согласен?

— Что ж, попробуем. Учти, это первое в моей жизни осознанное интервью.

— Просим! — рассмеялась Марина.

Алиса тем временем слушала взрослых с самым серьезным видом.

— Тем интереснее! Итак, ваше имя?

— Макс Холинер. Он же Максим Орлов, он же Мартин Фегель.

— Стоп, стоп! Это не допрос! Держись свободнее, и больше юмора!

— Постараюсь, — пробурчал Макс.

— То есть вы триедины в одном лице?

— Ну, до святости мне очень далеко, если ты намекаешь на Святую Троицу. Пожалуй, я куст шиповника, состоящий из трех ветвей. Колючий, но прекрасный!

— Вот! Это уже лучше! — одобрил Алекс. — И какая из них главная?

— Трудно сказать. Каждой отданы годы жизни. А вот самая длинная, пожалуй, принадлежит Максу Холинеру. Но и ее можно разделить надвое.

— Что ж, тогда будем обращаться к вам, как к Максу Холинеру. Кто вы по национальности?

— О, с этим просто. Я немец. Хотя. Наверное, национальная принадлежность определяется культурой, с которой соотносит себя человек. Тогда. Разумеется, я немец, потому что люблю великих немецких композиторов и великих немецких философов. Но и русский.

— Потому что обожаете великую русскую литературу? — с улыбкой перебил Алекс.

— Да! И что тут такого? — сердито откликнулся Макс.

— И американец, не так ли? Потому что, хотите вы этого, или нет, но являетесь составляющей американской культуры. Во всяком случае, на современном ее этапе.

— Это вопрос?

— Комментарий. Интервьюер обязан польстить объекту интервью, чтобы расположить его к себе, понятно?

— Понятно. Считай, что с этой задачей ты не справился.

— Что ж, тогда продолжим, — не моргнул глазом Алекс. — Где ваша Родина, Макс?

— О, господи, ну и вопросы.

— Мы можем прекратить, — дал задний ход Алекс. Было видно, что Макс слишком серьезно отнесся к

этой неудачной, видимо, затее.

— Нет, раз уж согласился. Для меня это действительно трудный вопрос. Но раз ты задал его, значит, ответ важен и для тебя. Где моя Родина? В Германии, где я родился среди таких же, как и я, немцев? В России, которую защищал от других немцев? В Америке, которая дала мне приют, возможность быть свободным и реализованным? Не знаю, что ответить тебе. Он задумался, теребя край скатерти.

— Может быть, вы человек будущего? Наверное, в будущем не будет этого понятия? — попытался помочь Алекс. — Границы раздвинутся, усовершенствуются средства передвижения… Будет выбран международный язык общения. Другая страна будет как. другой район своего города.

— Не знаю, не знаю. Наверное, человек считает Родиной то место, которое готов защищать. И тогда моя Родина несомненно Россия. А может быть, то, где он был счастлив? Это ведь не всегда одно и то же место. Я имею в виду, счастлив не секундами или днями, как бывает с каждым из нас. А счастлив в более широком и протяженным во времени смысле. Беззаботен, что ли. И это время, как правило, ассоциируется с детством. И в таком случае, понятие Родина, думаю, не исчезнет.

Он снова задумался, затем продолжил:

— Во всяком случае, в сорок пятом году я рванул именно в Берлин, чтобы увидеть улицу своего детства и постоять под окнами дома, где родился. Откуда увели моих родителей.

Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и тихо добавил:

— Правда, это моя любовь к своей Родине обернулась гибелью лучшего моего друга.

На террасе повисла тишина.

— Прости, Макс, я не хотел напоминать тебе.

— Максим, вы совершенно напрасно столько лет вините себя в смерти Егора! — произнесла вдруг Марина и коснулась руки Макса. — Раз уж разговор коснулся этой темы, я расскажу вам. Сын добился, чтобы нам дали материалы «дела» Егора Петровича Хижняка. У нас ведь теперь гласность, перестройка и все такое. Я видела все бумаги, касающиеся Егора. На меня там тоже было «досье», и было хорошо известно, кем мы были друг для друга. Первый донос на Егора написал некто Ребров, служащий нашего конного завода. В те дни, когда Егор был в отпуске, он имел неосторожность поделиться чем-то, какими-то подробностями службы с нашим учителем, с Михалычем. Ребров подслушал и накатал донос. Кроме того, в руководстве Смерша очень неоднозначно относились к полковнику Игнатьеву. Он ведь был учеником Блюхера. И, соответственно, к Егору, как к его подчиненному. Он ведь ершистый был и колючий, наш Егор.