Пляжное чтиво - [21]

— Ну, ты помнишь, как прошлым летом я говорила тебе, что Марджори заигрывает с Элиотом на пляже?

— Смутно. Ты видела, что она разговаривает с ним… если ты это имеешь в виду.

— Наверное, я просто психую. Послушай, давай поужинаем завтра. Хорошо?

— Хорошо, — сказала я. Не мне убеждать кого-то не психовать.

Повесив трубку, я вернулась на балкон к своему компьютеру…

«Робин и Элиот потеряли всякую надежду иметь ребенка… и Элиот забыл о сексе. Или так казалось Робин, встревоженной затухающей страстью мужа. Однако страсть, как и любая энергия, не может просто исчезнуть, она видоизменяется. Элиот со всей страстью отдался своей работе. Что касается Робин, она обнаружила: чужие страсти отвлекают ее от собственной…

Жарким влажным субботним днем в конце августа Марджори Эплбаум остановилась перед Элиотом, сидящим в одиночестве под розовым зонтиком, чтобы познакомиться и спросить, который час. Он сказал ей, что сейчас двадцать минут третьего, и она сообщила ему, что знакома с его женой, Робин; и как удивительно — и обидно, — что с ним познакомилась только сейчас, хотя всегда восхищалась им издали.

— Вы так… ну… "первобытны", — сказала она.

И эти слова ударили его прямо в пах, где его мужское "я" встречается с душой. А когда Робин вернулась из путешествия по пляжу, Элиот спросил о Марджори Эплбаум: "Это она замужем за тем спасателем?" Чувствуя опасность и удивляясь, почему Марджори Эплбаум, никогда не пытавшаяся пообщаться с ней, остановилась поговорить с ее мужем, Робин не стала рассказывать о недавнем бегстве спасателя с Тиффани Кауфман. "Да", — ответила она, закрывая обсуждение. Элиот, однако, был заинтригован пухлыми губами Марджори.

Жарясь на солнце с медицинским журналом, он пытался представить ощущение губ Марджори на своих собственных. И засыпая, он вспомнил живую пиявку, которую видел в аквариуме, когда ему было одиннадцать лет, и как мысли об этом существе, присосавшемся к стеклянной стене, сексуально возбудили его, и он рассказал об этом своему лучшему другу Марку. А Марк сказал, что он странный.

В воскресное утро, когда Робин порхала от зонтика к зонтику, Марджори снова посетила Элиота. Ей снова необходимо было узнать, который час, и в обмен она предложила ему половину своего персика. Слюнные железы Элиота взорвались, когда он вгрызался в сочный спелый фрукт. А наблюдение за тем, как Марджори смакует свою половину, привело к распуханию всех остальных его желез. "И ведь она некрасива, — думал он. — Но что-то в ней…" — и понимание того, что она выбирает моменты, когда Робин нет рядом, возбуждало его.

Он был искренне удивлен, когда рано утром в понедельник в его кабинете в Филадельфии раздался телефонный звонок. Это была Марджори Эплбаум. Она просила о встрече по поводу неприятной гинекологической проблемы, как он понял. Однако испытал странное раздражение, когда она настаивала на очень скорой встрече. Но из доброты, соседских отношений и еще чего-то невысказанного он согласился принять ее на следующий день в половине шестого, забыв, что по вторникам заканчивает прием в половине пятого.

— О-о, ох, о-о, — стонала Марджори Эплбаум, лежа на гинекологическом кресле, прикрытая тонкой голубой хлопчатобумажной рубашкой и простынкой, пока большие, но нежные пальцы Элиота ощупывали ее изнутри и снаружи.

— Простите, что причиняю вам неудобство, — извинился Элиот, по-своему истолковывая ее стоны. — И я надеюсь, что вы будете рады услышать: я не нахожу ничего страшного, Марджори. Ничего, что могло бы объяснить ваши ощущения тяжести.

— Элиот, я так боюсь рака…

— Марджори, пожалуйста, поверьте мне, я не вижу никаких неприятных признаков…

— Моя тетя умерла от рака груди, и…

— Ваша грудь прекрасна, Марджори, никаких шишек, опухолей, само совершенство, — постарался успокоить ее страхи Элиот и вдруг осознал, насколько действительно совершенны ее крепкие груди.

— Может, вы осмотрите снова… просто чтобы быть уверенным…

— Марджори, поверьте мне, ничего…

— Пожалуйста! Я так напугана.

Элиот, по натуре очень сочувствующий человек, подчинился и сдвинул рубашку.

— Если это успокоит вас… но я уверен.

— О, я действительно чувствую себя лучше, Элиот. Я… о Элиот, у меня такие чувствительные соски, — ворковала она доброму доктору, сжимавшему ее розовый сосок, чтобы удостовериться, что в груди нет никакой жидкости.

Как ни старался Элиот оставаться объективным и профессионально отчужденным, ее голос расшевелил его. Раньше с ним не случалось ничего подобного, хотя он исследовал множество женщин, гораздо более привлекательных. Возбужденный и смущенный, Элиот вылетел из комнаты в надежде взять себя в руки.

— Я сейчас вернусь, Марджори. Можете одеваться, — сказал он, исчезая.

Пока Элиот плескал на лицо холодную воду, Марджори устроилась поудобнее и подтянула простынку повыше.

Элиот вернулся, считая, что для Марджори достаточно времени, чтобы одеться.

— Готовы, Марджори? — спросил он, легко постучав в приоткрытую дверь.

— Да, Элиот.

Войдя в комнату, Элиот с удивлением обнаружил Марджори на кресле. Он выдавил извинения и повернулся, чтобы уйти, когда Марджори позвала его. Он замер.