Пловец - [18]

Когда Махмуд уже потерял надежду выбраться из пробки, она вдруг рассосалась, и они оказались на полупустой дороге через парк или лес. Махмуд снова ощутил волнение. Во рту пересохло. Внезапно он пожалел, что никому не рассказал, куда собирается. Нужно было хотя бы сообщить Кларе. Но она даже на имейл не ответила. Что бы он ей написал? «Привет, Клара! За мной следят. Я отправляюсь на встречу с человеком, который хочет передать мне секретную информацию»?

Да она решила бы, что я параноик. Или шизофреник. Следят? Вот как.

Нет, это безумие. И он обещал, что никому не расскажет. Он один. Ничего с этим не поделаешь. Надо успокоиться.

Махмуд попросил таксиста высадить его на повороте и за пять минут дошел до музея. На часах было шесть. Парковка у музея превратилась в болото из воды и грязи. Он с трудом обогнул массивное здание, за которым простирался ухоженный парк с посыпанными гравием дорожками, подстриженными кустами и серыми лужайками. Парк был плохо освещен, но Махмуд все равно остановился, чтобы посмотреть, где ему надо быть через час.

Он нашел глазами большой пруд перед входом. Но больше в темноте ничего было не разобрать. Придется полагаться на интуицию.

Спустя полчаса он смог констатировать, что страна с таким противоречивым колонизаторским прошлым могла бы создать музей и поинтереснее. Внимания заслуживало только само здание. А заполнено оно было поеденными молью чучелами жирафов, пыльными витринами с животными помельче и парой обязательных копий и щитов из Центральной Африки. То же самое, что можно увидеть в любом второсортном музее естественной истории. Но, впрочем, он сюда пришел не историю бельгийских колоний изучать.

Без десяти семь по громкой связи объявили, что музей закрывается через десять минут. Махмуд медленно вернулся в нужный зал. Он был в помещении один. Тень огромного жирафа падала поперек зала. Махмуд набрался решимости и одним рывком дернул на себя дверь. Пора.

Дверь распахнулась, и порыв ветра чуть не сбил Махмуда с ног. Дождь прекратился, и, судя по вырывающимся из его рта облачкам пара, температура опустилась на пару градусов за то время, что он бродил по музею.

Махмуд поежился, но пошел вниз по узкой стальной лестнице, ведущей вниз на посыпанную гравием мокрую дорожку. Пруд перед музеем был освещен, но остальной парк утопал в темноте. Махмуд пошел вперед, стараясь держаться в тени. Он обошел пруд справа, проклиная себя за то, что не взял с собой никакой другой обуви, помимо выходных ботинок под костюм. Носки уже промокли насквозь. В ботинках хлюпала ледяная вода. А ведь сухие ноги – залог здоровья зимой. Любой солдат вам скажет, что нет ничего важнее. Но для Махмуда солдатские дни остались в прошлом.

Часы с подсвеченным циферблатом показывали 18.53. Осталось семь минут. Махмуд пошел через кусты. Замер и прислушался. В парке было тихо. Только в отдалении – слабый шум от дороги. Час пик для европейских чиновников и дипломатов.

С того места, где он стоял, хорошо видно было музей. И ни души. Никто его не преследовал.

Махмуд повернулся и нашел глазами статую, которую упоминал тот человек по телефону. Бронзовая статуя поблескивала в свете, отражавшемся от пруда. Он повернул направо, прошел через лужайку и увидел рощицу. Он пошел дальше и там за вечнозеленым кустарником увидел контуры парковой скамьи. Махмуд замер. Справа на скамейке сидел человек.

19 декабря 2013 года Брюссель, Бельгия

Ровно в семь часов вечера в четверг Георг вошел в ресторан «Ком ше суа». Дорогие рестораны в Брюсселе стали частью его новой жизни. Он всегда приходил вовремя, давно уже расставшись с дурной привычкой опаздывать. На лице у него сияла улыбка. Закончив перевод, Георг вернулся к себе в кабинет. Эпплби заглянул и предложил обсудить годовой бонус Георга за ужином в ресторане с двумя мишленовскими звездами. Это было чудесное предложение. За это он и любил свою новую жизнь. Можно было смириться с любыми скучными переводами и идиотскими заданиями ради роскошной жизни. Не успел он переступить порог заведения, как к нему подскочил официант.

– Месье Лёв? Месье Эпплби ждет вас на втором этаже, – сообщил он по-французски.

– Мерси, – ответил Георг, следуя за ним.

В ресторане царило оживление, но шум голосов приглушали ковры. Гости все в галстуках и при деньгах. Дамы ставят сумочки на специальные табуретки. Настроение у Георга сразу улучшилось. Это его стихия. Роскошные рестораны, официанты, знающие его в лицо.

Бокал шампанского. Крошечная, совсем крошечная доза кокаина в туалете, и у него будет все, о чем только можно мечтать. Они поднялись по узкой лестнице, и официант толкнул вперед потайную дверь, замаскированную под зеркало. Видимо, ужинать они будут в приватной комнате.

Эпплби сидел один за столом, накрытым на двоих, и что-то писал в своем «Блэкберри». Он жестом велел Георгу садиться. Комната была отделана панелями из светлого дерева. Тяжелые шторы обрамляли окно. На стене позади Эпплби висел большой натюрморт маслом в массивной раме. У окна два кожаных кресла. Наверняка чтобы удобно было пить коньяк. Это было не по вкусу Георгу. Слишком старомодно. Ему не нравилась старая мебель, собирающая пыль. Георг предпочитал белые стены, сталь, стекло. Стиль журнала «Wallpaper». Но, с другой стороны, в этом ресторане чувствовался класс. И деньги.