Плоть и серебро - [32]

Как это говорил Сал, когда встречался с человеком, уверенным в какой-нибудь бессмыслице? «Ты откуда, сынок? Из Найроби, мэм. Разве не все оттуда?»

— Две миски зеленой жижи в день. И это каждый, говорите, так ест?

Описанное ею было похоже на простейший водорослевый корм уровня выживания. Стабилизированный распад, должное содержание питательных и волокнистых веществ, а вкус такой, как и можно ожидать от обогащенного пастеризованного прудового ила.

— Конечно.

— Я имею в виду, каждый и повсюду?

— А что еще им есть?

— Ну, например, что-то вроде того, что ем я.

Татуированные губы Сциллы сжались крепче.

— Это не еда.

Он снова рассмеялся:

— Что и требовалось доказать. Десять-ноль в пользу дамы в серебряной безрукавке. — Он подцепил кусок бифштекса и отправил в рот. — А что тогда едите вы? — проговорил он, прожевывая. — Ангельские пирожки?

Зеленый глаз опасно прищурился.

— Ты надо мной смеешься?

До Марши дошло, что попытки с ней пошутить так же безопасны, как тыканье в груду пороха зажженной спичкой.

— Ни в коем случае, — произнес он, стараясь сделать самое искреннее лицо.

— Ладно, — ответила она неохотно. — Я ем манну.

Конечно, что же еще?

— Что ж, тогда вы там, где нужно.

Она уставилась на него:

— Объясни.

— Манна ведь падает с неба? Чем, с точки зрения Земли, является космос. Здесь должен идти постоянный град этого вещества.

Резкое качание головы.

— То, что ты говоришь, не имеет смысла.

— Похоже на то. Мне бы надо язык подрегулировать. — Он отпил еще вина — на случай, если проблема в том, что язык пересох.

— Манна заключается в контейнере. — Она полезла в сумку и достала фольговый пакет. — Вот ее порция.

— А, пайкеты!

Сцилла наклонила голову, и свет заиграл на серебре, которое покрывало все, кроме ее лица.

— Пай… кеты?

— Сокращение для пайковых пакетов, к паяльникам не имеет отношения. Ваш экзот способен обрабатывать все ваши отходы, если их свести к минимуму. Жидкости — пот, моча и прочее — не составляют проблемы. Они утилизируются, излишки вентилируются наружу в виде водяного пара. Твердые отходы труднее в обработке. Пайкеты сбалансированы по питательным свойствам, но дают крайне мало отходов. Если вы едите только их, то экскреция необходима не чаще, чем примерно раз в месяц?

Сцилла посмотрела на него мрачно.

— Я — ангел, — сказала она наконец. — И не делаю грязь, как люди, — добавила она чопорно.

— Разумеется, нет. У вас в кишечнике есть колония нановирусов, которая перерабатывает все, что пропускает пищеварительная система. Но каждые тридцать дней или около того этот колпак, — он показал вилкой на выпуклость у нее на бедре, — открывается. Внутри находится ромбовидный брусок серого вещества, которое вы выбрасываете.

Сцилла только смотрела на него пристально, и ее исчерченные губы сжались в ниточку, зеленый глаз был холоден почти как линза, заменявшая другой.

— Как, я прав? — спросил он. Она встала, схватив пайкет.

— Я не могу с тобой разговаривать, — резко сказала она и быстро вышла.

— Это очевидно, — тихо сказал он, глядя, как она направляется к дальней стене каюты и садится к нему спиной.

Он осушил бокал, взял книгу и стал дальше читать и есть. Он не обращал внимания на нее, а она на него весь этот вечер и большую часть следующего дня.

Чем ближе подлетали они к Ананке, тем раздражительнее становилась Сцилла, тем нетерпеливее ждала, чтобы это ужасное задание наконец кончилось. Осталось выдержать только двадцать часов.

Сцилла сидела одна в камбузе, чувствуя себя так, будто ее ввергли в Чистилище. Ее подопечный впал в ступор и не отвечал. Таким он был уже два последних дня — молчал и вонял алкоголем.

Все же она не решалась ослабить бдительность. Неколебимость — одно из определяющих свойств ангела. Два дня в обществе этого пьяного и безмолвного слизняка при постоянной готовности к действию, которого не требовалось, довели ее до крайнего раздражения.

Полет с Ананке в старом разбитом рудовозе занял десять дней, но это куда более быстрое возвращение казалось намного дольше. И все из-за него.

Сначала она пришла к выводу, что этот Марши внутри мертв. Люди, чей дух сломан, на Ананке встречались часто; не у каждого хватало веры и внутренней силы, чтобы идти по крутому трудному пути к совершенству. Его загадочные и иногда саркастические комментарии были всего лишь эхом того, чем он был когда-то, — как призрачные данные от стертой программы. Она определила его как всего лишь пустую оболочку. Любой отклик на стук — всего лишь эхо.

Но вечером второго дня это мнение пришлось вынужденно пересмотреть.

Он лежал в койке, читая, слушая музыку, и постоянно, как всегда, пил. В то время как любой другой в ужасе смотрел бы на нее, ни на краткий миг не забывая, что находится в присутствии ангела, он, казалось, совсем о ней забыл. Это было неправильно, противоречило всему, что ей было известно. Это ее терзало, но пока он не пытается восстать против ее власти над ним, она мало что могла сделать.

Скука заставляла ее расхаживать по палубе единственного помещения корабля. Дома на Ананке всегда было, что делать. Служить Брату Кулаку. Охранять стадо. Надзирать за рабочими. Преследовать кощунство. Здесь она была лишена любой работы или отвлечения.