Плоскость морали - [77]

Дибич побледнел и снова сел. Всё его бешенство погасло. Найти его почерк в бумагах министерства не составит труда, а как он объяснит подпись? Рассказать правду было немыслимо, но какие-то объяснения дать было необходимо. Андрей Данилович лихорадочно размышлял, забыв и об исчезновении Елены, однако, как назло, ничего в голову не приходило.

— Что же делать? — растерянно спросил он сам себя, но произнёс это вслух.

Нальянов вздохнул.

— Вы же не убивали Анастасию Шевандину, хоть и подставили её под ревнивую месть пятерых влюблённых дурочек, — невесело усмехнулся он. — Но факт остаётся фактом. После ночи с вами она была жива и здорова, а раз так…

— А если я скажу Вельчевскому, что просто пошутил над девицей, а она возьми и прими всё за чистую монету? — жалобно пробормотал Дибич. — Она пришла, ну, а мне, как джентльмену, деваться было некуда?

Нальянов покачал головой.

— Не выйдет. Вельчевский же не идиот. Если бы дело шуткой и закончилось, вопросов бы не было, но убийство… убийство, увы, на любое деяние проливает свой холодный и мертвенный свет. В вашей записке стоят мои инициалы, а джентльменам свойственно подписываться своим именем. К тому же, если бы девица приняла всё не в шутку — прийти она должна была ко мне, именно так Вельчевский и подумает, уверяю вас, — лениво растолковал он.

— Ну, спальню перепутала…

— Ага, — расхохотался Нальянов. — Записка ваша и почерк ваш, инициалы зато мои, спальня снова ваша, девица в моём доме идёт в вашу постель. Дивны дела твои, Господи.

Дибич вздохнул. Он не мог признаться Вельчевскому, что решил заманить к себе Климентьеву запиской от имени Нальянова. Не мог доказать, что перепутал шляпки. Не мог объяснить, что вовсе не Анастасию Шевандину ждал к себе в полночь — всего за восемнадцать часов до её смерти. Он попал в дурной капкан двумя ногами и понимал это.

— Если вам что-то мешает рассказать правду, — усмехнулся Нальянов, — правдиво солгите. И если вы не настолько щепетильны, чтобы принять от меня помощь…

Дипломат резко повернулся к нему.

— Что мне делать?

— Пусть следствие думает, что я был в курсе этой записки, — посоветовал Нальянов. — Вы можете сказать, что знали о моей связи с девицей, хотели приволокнуться за ней, имея в виду лёгкую добычу, посоветовались со мной, и я согласился, чтобы вы заманили её к себе от моего имени. Мне она была безразлична, и вы знали об этом. Она пришла, вы своё получили, а кто убил девицу на следующий день — знать не знаете. Лучшая ложь та, в которой много правды. — Глаза Нальянова болотно искрились. — Разумеется, о Климентьевой — ни слова, даже если её угораздило стать новой жертвой маньяка: вам до этого дела быть не должно.

— И вы подтвердите, что знали о записке? — оживлённо спросил Дибич. В словах Нальянова ему и вправду померещился выход.

— Что мне, подлецу, стоит солгать следствию? — язвительно рассмеялся Юлиан. — Да, дорогой Андрэ, я готов это подтвердить.

Дибич облегчённо вздохнул. Он понимал, что Нальянов проявляет по отношению к нему высокомерное великодушие, но сейчас решительно всё заслонило беспокойство о себе. Подобная история, всплыви она во всех подробностях в свете, могла бы здорово уронить реноме и стоить карьеры. Не говоря уже о том смешном положении, при котором он, незадачливый Казанова, ловил в сети утончённую красотку, а получил чужие объедки.

— Благодарю вас, — сказал дипломат почти искренне.

* * *

Однако заняться лжесвидетельством им довелось не скоро: Елены нигде не было. Ростоцкий был бледен, к нему вызвали врача. Эмансипированные девицы недоумевали, Лизавета и Анна испуганно жались друг к другу, Белецкий метался по даче генерала как помешанный, но только путался у всех под ногами. Харитонов, Гейзенберг, Деветилевич, Левашов и Осоргины отправились в Старую Сильвию, обошли весь парк, выкрикивая имя Елены, но никто не отозвался. Собака Ростоцкого и полицейский пёс Вельчевского взяли след, но явно вчерашний, и Валериан Витольдович с Вениамином Осиповичем, прометавшись несколько часов по поляне и местам пикника, тоже ничего не нашли, убедившись, что девица пропала бесследно.

«Холодный идол морали» в центре всего этого сумбура был воплощением ледяного спокойствия: он заказал кухарке бефстроганов и послал за бутылкой роскошного вина, потом прогулялся по чалокаевскому парку и сел обедать в одиночестве, ибо Лидия Витольдовна и Дибич ушли в парк узнать об итогах поисков. Когда они вернулись — вместе с Вельчевским и Валерианом Витольдовичем, Юлиан допивал уже последний бокал.

Дибича безрезультатность поисков всё же сильно обнадёжила, к тому же он был уверен, что убийца, кто бы он ни был, никогда не стал бы нападать на Елену в то время, когда рядом были её дядя и тётя. Она жива, просто… просто… он не знал, что предположить, но верил, что Елена непременно найдётся. Она забрела в какой-нибудь храм или старую церковь в Павловске, заблудилась или повредила ногу…

— Ничего не нашли, Валье? — осведомился Юлиан тоном, который ясно говорил, что в ответе он не сомневается.

— Её нигде нет, — ответил младший Нальянов, приступая к трапезе. — А ты чем занимался, Жюль?