Плохие люди - [87]

— Ты знаешь, что мой брат был калекой?

— Не свисти.

— Он потерял ногу во Вьетнаме за пару месяцев до конца войны.

— Какую ногу?

— Правую.

— Врешь.

— Он пришел домой на костылях с подколотой штаниной, совсем как у этого парня, хотя у брата осталась целой одна нога. Но он был в отчаянии.

— У парня было право впасть в отчаяние: он потерял ногу.

— Конечно. Это ужасная вещь — потерять конечность. Он заперся у себя в комнате, пил, ходил под себя, спал во всем этом дерьме. Никто не мог справиться с ним. А потом однажды ему позвонили. Эд Салливан. Ты помнишь Эда Салливана?

— Да, он был каким-то странным на вид парнем. Лицо и тело у него как будто от двух разных людей.

— Да, у него были короткие руки, это факт. Ну, как бы там ни было, Эд был большим сторонником войны и хотел внести свою лепту, поэтому он пригласил некоторых ветеранов Вьетнама в свое шоу, и мой брат оказался одним из них. Он любил Эда Салливана.

— И что, он поехал на шоу?

— Черт, да, поехал! Его и его дружков доставили туда. В студию их привезли на лимузинах, усадили в первом ряду и все такое. Они все потеряли руки или ноги во Вьетнаме. Эд настаивал на том, чтобы все парни были калеками, потому что иначе они были бы как все, понимаешь? Пока шли репетиции шоу, Эд велел камеры и свет навести прямо на них, потом он поднял большой шум вокруг всего, начал разогревать публику, и аудитория принялась шуметь, громко хлопать, выкрикивать возгласы одобрения. Эд взглянул на парней, улыбнулся им своей широкой улыбкой и велел принять низкий поклон публики. Я имею в виду, что Эд Салливан велел, чтобы они встали и приняли низкий поклон благодарных сограждан. Тогда мой брат и его товарищи по несчастью поднялись.

— Да? И что? Они встали...

— А мой брат упал. У него была только одна нога. Он поднялся, немного покачался и завалился на бок. Разбил себе голову. Большинство других парней, которые тоже потеряли ноги, постарались удержаться прямо, опираясь руками о поручни кресел, хотя тоже держались очень нетвердо. Но не мой братец. Это было не для него. Он собирался стоять смирно и принимать овации, раз Эд Салливан велел ему сделать это. Он любил Эда Салливана.

— Парень, который настолько любил какого-то другого парня, что старался встать по стойке смирно на одной ноге только потому, что тот велел ему сделать так? Твой брательник, должно быть, просто балдел от Эда.

— Нет, совсем даже нет. Дело в том, что ему очень понравилось, что Эд обращался с ним так, как будто бы у него все еще были обе ноги. А после этого мой брат раздобыл себе протез. Он хотел стоять смирно в следующий раз, когда какой-нибудь важный человек велит ему это. Брат обычно снимал ногу, когда ложился спать. Вот из-за этого он и умер. В его доме был пожар, и, когда поднялась тревога, все вокруг уже было в дыму. Он умер, пытаясь найти свою искусственную ногу. Он не хотел оставаться калекой, который будет смешно выглядеть, выскакивая из горящего дома. Он хотел сохранить чувство собственного достоинства. Шоу Эда Салливана научило его этому. Он любил Эда Салливана.

— Без дураков?

— Без дураков.

Любопытно, подумал Шеферд. Интересно, что это имело значение для Тэлла.

— Мы однажды брали банк в Пенсаколе, — начал Шеферд, который любил, чтобы последнее слово оставалось за ним. — Мы провели две недели, изучая место будущего дела. Это было в старые времена, до того как появились все эти системы безопасности, лазеры и всякое прочее дерьмо.

— Это было другое время, — усмехнулся Тэлл. — Теперь, чтобы взять банк, надо иметь высшее образование.

— Да, теперь это действительно тяжелая работа, никаких сомнений. Ну, так вот, мы влезли в банк утром в начале рабочего дня. Входит управляющий, за ним — служащие, а следом, до того, как у них появляется шанс закрыть дверь, входим мы.

— И?

— А внутри уже стоят два парня в масках, которые тоже собираются взять этот банк. Они забрались туда через крышу ночью и уже стояли там, когда вошел управляющий.

— Не врешь?

— И вот мы вроде как смутились, ну, понимаешь. Мы изучали этот банк и готовились целых две недели, они занимались тем же самым в то же самое время, а друг друга так и не заметили.

— Бывает.

— Конечно, бывает. И вот сцена, представь себе: мы смотрим на них, одетых в маски, они смотрят на нас, тоже одетых в маски, а управляющий вместе с персоналом смотрят на тех и на других. И тут я говорю: «Какого... вы здесь делаете? Это — наш банк». А другой парень отвечает: «Ни фига, не ваш. Мы потратили целый месяц на это дело».

— Дерьмо собачье!

— Нет, я так не думаю. Чтобы влезть с крыши, надо кое-что спланировать.

Тэлл смягчился:

— Ну, наверно.

— Дело застопорилось, пока я не сказал: «Ну, хорошо, почему бы нам не поделиться?» И те два парня переглянулись, пожали плечами и сказали: «О'кей!»

— И что, вы поделили добычу?

— Пятьдесят на пятьдесят — пополам, учитывая, что им пришлось пробираться с крыши и все такое.

— Ну, вы, блин, истинные христиане.

— Ага, в основном все были белые. Ты правильно заметил, мой мальчик, это было совсем другое время. Если бы такое произошло сейчас, там была бы кровавая бойня. Но тогда у людей были свои принципы. У них был особый класс.