Плик и Плок - [52]

— Там, на баке, еще может быть... Освободи меня, прошу, и от этой: она мне в тягость. Кажется, будто мне привязали тридцатишестифунтовое ядро к ноге.

Разглядывая ногу шкипера Зели, господин Дюран покачал головой, просвистел, правда, очень тихо, арию из «Розового Духа», и окончив ее, сказал: — Тебя отработали, друг мой...

— Ах! Да, правда, и очень!

— О! Очень.

— Так если ты добрый товарищ, возьми моей пистолет и раскрои мне череп.

— Я только что хотел предложить тебе это.

— Спасибо.

— Не будет ли наперед от тебя какого-нибудь поручения?

— Нет. Ах! Постой: на, вот мои часы, отдай их Грен де Селю.

— Хорошо. Ну...

— Ах! Я позабыл; если капитан не разорвется там наверху как мушкетон, передай ему от меня, что он командовал молодцом.

— Хорошо. Итак...

— Так ты полагаешь, что я, как говорится...

— Какой странный человек! Неужели ты думаешь, что я стал бы подшучивать над своим другом?

— Разумеется, нет. Между тем все-таки это грустно... Бррр. Как холодно! Я почти не в состоянии говорить... Мне кажется, будто язык мой тяжел как кусок свинца. Насилу ворочается... Прощай, любезный. Еще раз твою руку... Ну, готов ли?

— Совсем.

— Смотри же! Не дай промаха! Стреляй!.. Вот я и вылечен...

Он упал.

— Бедняга! — сказал Дюран. И это было надгробным словом шкиперу Зели.

Господин Дюран, может быть, желал бы окончить все свои операции таким геройским образом, но прочие его клиенты, устрашенные жестокостью припарки, которая однако столь хорошо помогла шкиперу Зели, предпочли пластыри из пакли с жиром, которые почтенный доктор прикладывал всем и на все, с добавлением утешений для умирающих. Например: «после нас конец всему миру», или: «Будущая кампания должна быть жестока, зима холодна, вино дурно...» и множества других подобных любезностей, предназначенных к услаждению последних минут этих бедных пиратов, которые с сокрушением расставались со своим буйным существованием, не зная, наверное, куда они идут.

Господин Дюран был внезапно прерван среди своих духовных и мирских забот, Грен де Селем, упавшим как бомба, в груду семи умирающих и одиннадцати мертвых.

— Мешать мне, что ли ты пришел сюда, собака? — сказал доктор и юнга получил пощечину, могущую сшибить носорога.

— Нет, господин Дюран, напротив, наверху спрашивают зарядов, ибо все вышли при последнем залпе; между тем, как английский корвет все еще держится; он теперь гладок как плашкоут, но такой производит огонь, что небу жарко... Ах! И к тому же у меня отстрелен палец пулей, — посмотрите господин Дюран.

— Не хочешь ли ты, чтоб я терял время, осматривая твою царапину, оборвыш негодный!

— Благодарю, господин Дюран; выходит, что лучше быть так, нежели без руки, — сказал Грен де Сель, обертывая наскоро остаток своего пальца паклею. — Но, смотрите, — прибавил он, — вот пациент к вам прибыл, господин доктор.

То был один раненый, которого спускали в трюм, но так как он был худо привязан, то упал и умер на рострах.

— Еще один вылечен, — сказал Дюран, который был погружен в размышление, чем можно заменить недостаток в ядрах.

— Черт возьми! Разве что станут юнгами заряжать коронады, тогда можно будет вести ответный огонь по англичанину, — вскричал Дюран, выходя поспешно на палубу.

Грен де Сель пошел за ним, не зная еще, была ли мысль, объявленная констапелем, употребить его вместо снаряда, одна только шутка или нет. Но, верный своей системе утешения, он сказал про себя: — Все же я скорее соглашусь на это, нежели быть повешенным англичанами.

ГЛАВА XII Битва (продолжение)

Silence! tout est fait, tout retombe a l'abime.

L'ecume des hauts mats a recouvert la cime.

Victor Hugo, Navarin.

— Ну, что же? Ядер! или нас потопят как собак! — закричал Кернок констапелю Дюрану, лишь только последний показался на палубе.

— Ни одного, — сказал скрежеща зубами доктор.

— Чтоб тысячи миллионов чертей побрали бриг! И нечем, совершенно нечем принять англичан, которые хотят нас абордировать! Смотри!.. видишь...

Сказав это, Кернок толкнул Дюрана на бортовую сеть, которая разорвалась на куски. Действительно, корвет, несмотря на то, что имел жестокие повреждения, шел фордевинд на бриг под клочком своего фока, между тем как «Копчик», потерявший почти все свои паруса, и управляемый только посредством своего кливера и бизани, не мог избежать абордажа, на который покушались превосходящие числом англичане.

— Ни ядра! Ни ядра! — кричал Кернок в страшном исступлении.

И пират, задыхаясь от бешенства, разбил на куски один из компасов, возле которого находился.

Но вдруг, как пораженный внезапной мыслью, закричал, ревя от радости:

— Пиастры!.. Боже мой! ребята, пиастры!.. набьем ими наши орудия по горло; эта картечь стоит всякой другой. Англичане желают монет, они получат их, да еще и горячих, которые, выходя из наших пушек, будут скорее походить на бронзовые слитки, нежели на добрые испанские гурды. Пиастры наверх!.. Пиастры!

Эта мысли одушевила экипаж. Господин Дюран бросился в трюм, и вскоре были выкачены три бочки серебра, около ста пятидесяти ливров.

— Смерть англичанам! — закричали остальные, бывшие в состоянии сражаться, девятнадцать пиратов, черные от пороха и дыма, и обнаженные до пояса, чтобы свободнее можно было действовать.