Плевицкая - [15]
22 января 1915 года на полях сражений в Восточной Пруссии пал мой жених смертью храбрых.
Весной я пела в Ливадии.
Я и мои друзья втайне беспокоились, что Государыня не оценит простых русских песен.
В десять часов вечера, после обеда в большом дворцовом зале, я ожидала наверху выхода Их Величеств.
Тогда в Ливадии гостил брат Государыни.
Ровно в десять раскрылись двери, и вошел Государь под руку с Государыней. Ее брат повел Ее к приготовленному креслу, а Государь подошел ко мне. Он крепко сжал мою руку и спросил:
— Вы волнуетесь, Надежда Васильевна?
— Волнуюсь, Ваше Величество, — чистосердечно призналась я.
— Не волнуйтесь. Здесь все свои. Вот постлали большой ковер, чтобы акустика была лучше. Я уверен, что всё будет хорошо. Успокойтесь.
Его трогательная забота сжала мне сердце. Я поняла, что Он желает, чтобы я понравилась Государыне.
Сначала я так волновалась, что в песне „Помню я еще молодушкой была“ даже слова забыла. Заремба мне подсказал.
После третьей песни Государыня послала князя Трубецкого осведомиться, есть ли у меня кофе. Все присутствующие знали, что это милость и что я нравлюсь Ее Величеству.
В антракте Государыня беседовала со мной, говорила, что грустные песни Ей нравятся больше, высказала сожаление, что Ей раньше не удавалось послушать меня.
Государыня была величественна и прекрасна в черном кружевном платье с гроздью глициний на груди.
Государь подошел ко мне с Ольгой Николаевной. Он пошутил над моим волнением, из-за которого я забыла слова, и похвалил Зарембу за то, что он подсказал. Государь сказал, что Он помнит мои песни и напевает их, а Великая Княжна подбирает на рояле мои напевы…»
Императорское внимание дорого стоило. Предвоенные годы — время ее всероссийского успеха. Импресарио Владимир Данилович Резников, который организовывал концерты самому Собинову, был умелым профессионалом. Он устроил Плевицкой гастрольную поездку по всей стране. В том числе она пела в родном Курске в зале Дворянского собрания. Еще один миг торжества!
С помощью Резникова Плевицкая заработала много денег. Богатство изменило ее, Надежда Васильевна стала вести себя уверенно и властно. В Ялте на нее обратил внимание антрепренер Иван Сергеевич Зон и пригласил в Москву.
В Москве она работала в театре «Буфф» у Александра Эдуардовича Блюменталь-Тамарина. Тот принял на работу и совсем еще молодого Владимира Яковлевича Хенкина, который после революции обретет невероятную популярность, будет играть в Театре сатиры и станет народным артистом России. Хенкин забавно пародировал Плевицкую. Пародий удостаивались немногие. Пародировали Плевицкую да Вяльцеву. Это было признание.
Сын директора театра Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин играл в Театре Корша, стал заслуженным артистом республики. В 1941 году, оказавшись в оккупации, сотрудничал с немцами. Выступал по немецкому радио и в СССР заочно был приговорен к смертной казни.
По просьбе командующего войсками Московского военного округа генерала Павла Адамовича Плеве 19 июня 1910 года в саду «Эрмитаж» в Каретном Ряду Надежда Васильевна пела для офицеров Московского гарнизона и ротных запевал.
Журнал «Русский инвалид» опубликовал статью, автор которой писал о «военно-патриотическом творчестве» Плевицкой: «Во многих полках поют почти все песни репертуара Н. В. Плевицкой. Я знаю полки, где есть выдающиеся запевалы; если бы им дать возможность послушать Н. В. Плевицкую… если бы пойти и дальше и дать ей такое же поручение, какое было дано в свое время Андрееву с балалаечниками, если бы талант г-жи Плевицкой хотя бы крупинками передался бы в роты, — какая это была бы ступенька к сердцу солдата».
Философ Федор Августович Степун вспоминал отъезд из Нижнего Новгорода. На вокзале он обратил внимание на необычный ажиотаж вокруг поезда. Знакомый пояснил:
— В этом же вагоне едет Плевицкая; пела она вчера, говорят, замечательно, стулья ломали. Вот наши жеребцы и пришли провожать.
Степун и Плевицкая оказались в одном вагоне.
«Раздались бурные аплодисменты, — писал Степун, — голова Плевицкой появилась, к моему удивлению, в окне соседнего купе. Доктор Струнский поднес первый бокал с шампанским Плевицкой, второй мне и, представив меня Надежде Васильевне, попросил у нее разрешение перейти „философу“ в ее купе: „В одной раме удобнее чествовать наших знаменитостей“».
Свисток. Поезд тронулся. Провожавшие горячо благодарили Плевицкую:
— Спасибо, спасибо, никогда не забудем, приезжайте скорее опять!
«Когда платформа исчезла из глаз, — продолжал Федор Степун, — я, откланявшись, собрался было вернуться в свое купе, но Плевицкая, познакомив меня со своим мужем, маленьким невзрачным человеком, и со своим восточного вида аккомпаниатором Зарембой, предложила посидеть вместе. Я охотно согласился на предложение знаменитой песельницы, о сказочной карьере которой (деревенская нищета, монастырь, выступление на Нижегородской ярмарке, случайная встреча с Собиновым — и в результате всероссийская известность чуть ли не в три месяца) я уже много слышал…
Посидев с нами с полчаса, муж Надежды Васильевны выдал ей, что меня очень поразило, три рубля на ужин и завалился на верхнюю полку спать. Поначалу я больше говорил с Зарембой. Плевицкая, думая о чем-то своем, как будто рассеянно прислушивалась к нашим соседям. Но вдруг она с живостью, свойственной всему ее существу, спросила меня, какую науку я читаю. Я ответил, что философию.
