Плетёный человек - [90]

Лучше сейчас разбужу, потопал я в непроглядную серую пелену, сопровождаемый скорбным завыванием внутреннего голоса: “мой хозяин — деби-и-и-ил, помогите кто-нибудь!”

Это он у меня излишне эмоционален, осудил я внутренний голос, топая в концентрации этих призраков столь мощной, что видимость упала метров до полутора.

И дошёл. И никто на меня не бросался. Статичный объект, точнее — условно статичный. Эти же самые некродухи, уплотнённые до видимой плотности камня. Но покачивался слегка, этакая гранёная стелла. Нихрена не видны размеры, конечно, но одну грань и её соседок я наблюдал точно. Эм… потрогать или а ну его нафиг? Вот чёрт знает, вроде бы — те же некродухи. Ну ОТКИНУТЬ они смогут трос в такой концентрации. Если я его расслаблю и на пару-тройку сантиметров, от силы.

И тыкнул тросом. И тут же задорный речитатив “баю-баюшки-баю, кровь-смерть-кишки-распидорасило” сменился…

Вот же фигня какая непонятная, озадачился я. И форма, блин, неправильная, и колёр. Должен быть тускло-золотой, почти медный шар. И по мозгам он не ездил. А это, видимо, из игрушки вылезло.

Дело в том, что речитатив стал заметно сильнее, но разноголосие пропало. И изменился смысл:

— Всё золото мира будет твоим! Любовь прекрасных женщин, всех! Власть, сильные будут униженно пресмыкаться у твоих ног! Самое, самое заветное желание исполниться!

Здрасте, “счастье всем, даром, и никто не уйдёт обиженным”, аж отдал я честь “исполнителю желаний”.

Тупенько, в общем, потопал я потихоньку назад. И предложения для дебилов, впрочем, тут и понятно. Видимо, как и с Оператором, осуществление “Идеи”. Ну а что с гранёной каменюкой — так первоисточник не читали, одни фики, а то и только игрушку знали. Вот и Монолит для дурачья, а не праведный, расово верный Золотой Шар, хмыкнул я.

По мере удаления от “идеи исполнителя желаний” его гудносый голосёнка становился тише и тише. А вот в воздухе стали появляться этакие “полупрозрачные голограммы-картинки”.

С расчленёнкой какой-то, рожами типа страшными… Ну так, не очень. И это не воздействие небывальщины — это духи дурацкие своими телами несимпатичными инсталляции составляли.

В общем, чесал я дальше, чесал… и замер. Мне стало страшно. Не до одури, приглушённо — но страшно. И не от воздействия какого, а от картинки.

— Звиздец, блин, — озвучил я, ускорившись.

Правда, выйдя из зоны “водоворота” замедлился, приглядываясь к духам. Ко мне они “прицепились”, но “отлипали” и, через пару сотен метров отцепились полностью.

Покинув область “вращения некроса”, я стал опять чувствовать “злобное внимание”. В ней оно пропадало, “злоба-голод” шарашила фоново, неадресно.

Постоял, приходя в себя, и почесал к байку, держа себя в руках и не срываясь на бег, как очень хотелось.

Дело в том, что на голограмме из трёх сцен, составленной пакостью, полупрозрачно, но узнаваемо была моя комната в Зеленюках. Вторая сцена — некий гадкий хмырь, подбирающийся к моему ларю-мимику. И третья — распахнутый ларь и лапы гадкого хмыря, что-то ломающие.

Откуда эти образы — чёрт знает. Информация, подсознание или ещё что. Но, если рассматривать мифологию, то выходит:

В обители Кащея стоит сундук. С иглой. Что в этой игле — ребёнок знает.

Совершенно не факт, что там “смерть моя”. Я всё же не Кащей… Но МОГУ быть и он, вот в чём дело! И те несколько проволочек ДЕЙСТВИТЕЛЬНО напоминают иглу. Их, конечно, не сломаешь, рассуждал я уже на байке. Ну, теоретически. И ко мне никакой Иван-дурак не полезет, а полезет — его мимик на запчасти разберёт.

Но, тем не менее — а ну нахрен. От греха.

В общем, при всех прочих равных — напрягал меня этот момент. И гадские духи и вообще. И своё раздолбайство, в общем-то, тоже: жить в мифе-сказке и не учитывать её реалий, причём в отношении себя — не самое разумное.

И не то, чтобы умереть так уж страшно, в дороге оценивал я. Неприятно и не очень хочется, разве что: столько интересного вокруг, да и вообще.

Но вот так по-дурацки — точно фигушки. Потому как надгробный камень с надписью: “здесь покоится Кащей Бессмертный, долбоклюй, гробанувшися по собственной дури. Помним, скорбим, ржём”, — это как-то оскорбительно.

Впрочем, скорее всего, я таки по собственной дури гробанусь. Но точно — не так, а как-нибудь по-другому, отметил уже спокойный я, вбирая в себя сныканные ниточки.

И вообще — на филактерию какую нужно побольше. И лучше всего — в байке оставлять, а его ныкать подальше и получше.

И сбегал к Маринке, скороговоркой выдал новости и сделал ручкой. Кстати, помимо всего прочего — не зря я забежал.

Просто дроу начинала вызывать у моей бессмертной персоны приязнь слишком сильную. Это, в общем-то, буйство жизни в Егорьевске выявило. Вроде бы и не слишком плохо, но, например, с рассказом о новом проявлении “новейшей мифологии” я поскакал не к Ладе или Юрьевне. А именно к Маринке, причём, если не с прямым намереньем, то с полуосознанными планами, что “задержусь”.

А у Маринки оказался гость, полу мужского. И тапки соответствующие, и ощущение в небывальщине. Ну и чем занимались, перед тем как я в дверь застучал — понятно.

То есть у меня к ней никаких претензий нет и быть-то не может: Маринка мне ничего не обещала, я ей ничего не говорил. Но эмоциональная приязнь грозила перерости в чувств-са, незаметно, потихоньку. Может и не очень стандартно, с учётом моей природы, но предпосылки были.