Плещут холодные волны. Роман - [22]

Раненые не кричали от боли, а тихо стонали и временами ругались, проклиная Гитлера. Иногда они бредили, в беспамятстве звали мать или какую-то девушку, просили на руки ребенка и опять впадали в забытье. Большая землянка и прилегающие к ней окопы были забиты ранеными до предела. Труднее всего было с эвакуацией. Не хватало транспорта. Павло с санитарами выносили тяжелораненых на дорогу, останавливали машины, которые возили на фронт боеприпасы и еду, и грузили на них матросов. Легкораненые шли к дороге сами, добираясь до Севастополя на первом попавшемся транспорте, возвращавшемся в город порожняком, - на телегах, грузовиках, санитарных машинах.

Иногда раненые обижали молодого врача, не верили в его способности, косо посматривая на алевший комсомольский значок: что, мол, этот молокосос умеет? Павло молчал, стискивал зубы и как только мог успокаивал раненых. Это заметили старшие по возрасту санитары, и Павло не раз слышал, как они уговаривали, совестили моряков:

- Ты не смотри, папаша, что он молодой. У него диплом врача. Он людей с того света возвращает. Мы при нем днем и ночью. Насмотрелись. У него диплом Ленинградского мединститута… Вот кто он такой…

- Ох, не агитируй, - стонал раненый. - Сделай мне что-нибудь, пристрели в затылок, только бы не мучиться…

- Терпи, браток, еще плясать будешь…

Павло не спал третью ночь: только ночами он мог отправлять раненых в Севастополь. Днем все дороги простреливались. Немцы засели высоко в горах и видели все, что происходило у нас в тылу. Павло выставил над своим санвзводом фанерные листы, полотнища с красными крестами, но их тут же обстреляли фашисты. Мины и снаряды рвались вокруг, словно здесь проходила линия окопов на передовой.

Кажется, на четвертую ночь через передний край со стороны немцев прорвались какие-то артиллеристы. Тягачи тянули большие орудия, а люди, помогая им, подпирая плечами пушки, чуть не ползли за ними на четвереньках. Артиллеристы были без шинелей и телогреек, в одних гимнастерках, но при оружии. Узнав, что они опять среди своих, в тылу под Севастополем, артиллеристы развернули орудия жерлами стволов на север и упали возле них, голодные и обессиленные. Их капитан, заросший поседевшей бородой, пришел к Павлу, подал тяжелую черную руку:

- Командир батареи Крайнюк. Воды.

- Воды, - приказал Павло, и санитары бросились поить и кормить артиллеристов, которые не могли теперь даже подняться.

- Откуда вы? - спросил Крайнюка Павло.

- Там, - махнул рукой на север Крайнюк, - где Перекоп…

- Раненых нет? - забеспокоился Павло.

- Нет. В горах похоронили, - глухо сказал Крайнюк и блеснул горячими глазами. - Но вот живые. Видишь, какие стоят… - Он показал на тяжелые орудия, забрызганные грязью и кровью, объяснил: - Там, в горах, крутые обрывы. Мы бросали под колеса свои шинели, телогрейки, было так, что и сами ложились, только бы они прошли, наши пушки, не сорвались в пропасть. Вот они и прошли. Ни единого снаряда не потеряли… Все оптические приборы целы. Накормите нас, и мы снова заиграем Гитлеру похоронный марш…

Павло потянул Крайнюка в свою землянку, обмыл и выбрил, дал ему свою телогрейку и поднес стакан спирту. Крайнюк сразу размяк, точно отогрелся после мороза, и приказал радисту связаться с командованием.

- Как же это вы там, на Перекопе, а? - спросил Павло.

Крайнюк долго молчал, словно припоминал что-то тяжелое и далекое, и потом заговорил:

- Они прорвали наши позиции тремя дивизиями. Их генерал-полковник Манштейн сразу бросил в прорыв еще три свежие дивизии. Гренадерские. Он посадил их на бронетранспортеры, вездеходы, дал им мотоциклы из мотомехбригады Циглера. И они полетели по крымской степи, обгоняя уже отступающие наши части. Мы были разбросаны по всей степи. Не имели транспорта и не могли маневрировать. Фашистам удавалось бить наши дивизии по частям. Они везде наваливались на нас превосходящими силами. Одна группа должна была окружить нашу Приморскую армию и уничтожить ее. Вторая хотела отсечь пятьдесят первую армию, которая отступала на Керчь. Приморцы, куда входит и наш полк, рванулись к Севастополю. Мы знали, что у вас войск нет. Нас отрезали от Севастополя, и вся Приморская армия отступила на Ялту. А предатели - нашлись такие среди татар - провели немцев по горам, нависающим над южным берегом, и мы опять очутились под огнем, прижатые к морю.

Крайнюк попросил воды и выпил целую кружку.

- Наш полк прорывался к вам через горы. Мы буквально на руках несли и катили вот эти орудия. Вот сейчас услышите, как они заиграют.

- Да уж услышим, - сказал Павло, чтобы как-то успокоить капитана Крайнюка, и спросил: - Так Приморская армия жива?

- Жива. Теперь уже жива, - повеселел Крайнюк. - Основные ее силы по эту сторону перевала. Они уже за Байдарскими воротами, идут по Ялтинской дороге к Сапун-горе. Это стоит записать, товарищ капитан медицинской службы, не знаю, как вас по имени-отчеству.

- Павло Иванович, - объяснил Заброда.

- Да, записать, Павло Иванович, об этом новом железном походе, чтобы не забывалось, - сказал Крайнюк и, немного подумав, прибавил: - Да все времени нет. Ох, нет. Так, наверное, и помрем, не найдя свободной минутки…