Сегодня он весь вечер поглядывал на дверь, ожидая ее прихода, но Марлены все не было. Приятели уже начали подтрунивать над ним, говоря, что вчера он, как видно, поленился сделать все как следует. Киммериец огрызался, но больше для порядка, а когда шутки остряков стали наиболее изощренными, она вошла, и повторилась сцена, которую Кирим уже наблюдал двумя днями раньше.
Не открывая глаз, Конан усмехнулся про себя, вспомнив, с какими глупыми рожами смотрели на нее шутники.
Он дышал спокойно и ровно, не заметив, как погрузился в странное оцепенение, называвшееся дремотой, то блаженное состояние, когда усталое тело расслабляется, отдыхая, словно во сне, мысли ворочаются размеренно и неторопливо, а не заснувший мозг тщательно, с наслаждением обсасывает каждую из них.
Но вот, дойдя в своих воспоминаниях до сегодняшнего вечера, он почувствовал, как начал исчезать волшебный ореол таинственности, до сих пор окутывавший их отношения, которые теперь неожиданно для него самого приняли неприятный, мрачноватый оттенок.
За две предыдущие ночи Конан привык к тому, что Марлена даже в большей степени, чем он сам, молчалива, но сегодня она вообще не произнесла ни слова. Киммерийцу это показалось странным, но и только. Он сам предпочитал помалкивать, предоставляя другим возможность сотрясать воздух словами.
И все-таки не сказать вообще ни одного слова — очень уж неестественно, и он, как ни старался, не мог выкинуть это из головы. Быть может, он и сумел бы справиться со своими сомнениями, если бы эта странность оказалась единственной. Тем более, что, поднявшись с ним наверх, Марлена быстро заставила его позабыть обо всем, но вот теперь, лежа в темноте, он старался понять, что же не так. Неожиданно его осенило.
Рядом с ним лежала другая Марлена!
Да, внешне она оставалась все той же божественно прекрасной, царственно величественной, надменной и пресыщенной, неистово желавшей его. Он знал, что не просто нравится ей. Быть может, она даже любит его, насколько вообще такая женщина способна любить кого-то, кроме себя.
Конан чувствовал это во всем. Во взглядах пылающих глаз, устремленных на него, в обжигающих страстью поцелуях, в изгибах извивавшегося под ним ненасытного тела, в редких словах, больше похожих на крики страсти и стоны блаженной усталости, говорившие на языке изголодавшейся плоти больше, чем можно было выразить словами привычного человеческого языка.
И в этом не было ничего удивительного, ведь когда человек чувствует, что любим, он редко ошибается, какое бы обличие ни принимала эта любовь.
И вот сейчас Конан понял, что изменилось. Он понял, что провел нынешнюю ночь не с Марленой. Он в упоении ласкал тело ненасытной суки, человеческой самки, пошлой и вульгарной, жадной и прожорливой. И если две предыдущие ночи он провел с богиней страсти, то нынешнюю, сам того не ведая, с демоном похоти.
Эта мысль неприятно поразила Конана.
Он не успел подумать, что могла означать такая перемена, когда почувствовал, что Марлена осторожно шевельнулась рядом. Ложе едва слышно качнулось. Он ощутил, что ее уже нет на прежнем месте, и по едва слышному скрипу половиц под ногами понял, что она подошла к окну.
Произойди это накануне, киммериец нисколько не встревожился бы, но сейчас эти естественные звуки казались ему зловещими проявлениями враждебной воли, таившими в себе угрозу. Умом он понимал, что это блажь, игра возбужденного усталостью воображения, плод долгого ночного бодрствования, на который не стоит обращать внимания, но инстинкт подсказывал ему, что это не так…
Едва Конан подумал об этом, как услышал еще один звук, который невозможно было спутать ни с чем. Он мгновенно узнал этот тихий шорох: так его меч выскальзывал из кожаных ножен.
Киммериец насторожился. Это были уже не досужие страхи, внушенные неизвестно чем. Он понял, что дело принимает серьезный оборот, но не подал виду, продолжая лежать в прежней позе, и дыхание его оставалось ровным, едва слышным.
Какой-то миг, быстрый, почти неуловимый, Конан колебался, не окликнуть ли девушку и не спросить ли, зачем ей понадобился ночью его тяжелый двуручный меч. Сейчас для этого было самое подходящее время, но что-то остановило северянина, подсказав ему, что, если он действительно хочет найти ответ на свой вопрос, нужно просто подождать еще немного.
После краткого затишья половицы вновь скрипнули, и он принялся считать шаги. Первый из шести шагов, которые потребовались бы ему самому, уже был сделан. Впрочем, Марлене наверняка придется ступить никак не меньше девяти раз.
Половица скрипнула вторично, и Конан подумал, что, быть может, стоит рискнуть и приподнять веки, чтобы не допустить рокового промаха, но как назло луна светила прямо ему в лицо, и варвар отказался от этой затеи, поняв, что малейшее движение тут же выдаст его.
Звук третьего шага заставил лежащего напрячься, хотя внешне он выглядел все тем же расслабленно посапывающим, блаженно улыбающимся ночным грезам огромным варваром. Ни один мускул на его теле не шевельнулся, он продолжал «безмятежно спать».
Когда половица скрипнула в четвертый раз, киммериец был полностью готов ко всему. И, хотя он лежал обнаженный, а девушка, он знал это, держала в руках двуручный меч, киммериец ни на миг не усомнился в том, что сумеет не просто уцелеть, но выйти победителем. Все-таки Марлена была всего-навсего девушкой, слабой и неумелой, а он сильным, опытным воином.
